Роль морских сил в мировой истории - Альфред Мэхэн

Советовать и критиковать легко. Почувствовать же всю тяжесть ответственности может лишь человек, на которого она возложена. Но значительных результатов в войне часто нельзя добиться без риска и напряженных усилий. Точность оценки этих двух офицеров подтверждается, однако, выводами из французских донесений. Родней оправдывает свою неудачу в преследовании ссылками на поврежденное состояние многих кораблей и другие обстоятельства, повлиявшие на исход ожесточенного сражения. Далее он дает свой прогноз того, что могло быть сделано той ночью французами, если бы он продолжил преследование французской эскадры, которая «ушла в составе 26 линейных кораблей»[201]. Этот прогноз делает честь его воображению, учитывая то, как вела себя французская эскадра днем. Но что касается группы из 26 кораблей[202], то де Водрейль, который после капитуляции де Грасса подал сигнал кораблям собраться вокруг его флага, обнаружил рядом с собой на следующее утро лишь 10 кораблей. Ни один из других кораблей не соединился с ним до 14 апреля. В последующие дни к де Водрейлю в разное время присоединились 5 кораблей[203]. Со всеми этими кораблями он ушел в место сбора у Французского мыса (Кап-Аитьен), где обнаружил другие корабли. Общее число кораблей, исправивших там свои повреждения, составило 20 кораблей. 5 кораблей, оставшихся от тех, которые участвовали в бою, ушли в Кюрасао, расположенный на дистанции 600 миль от места боя, и не соединились с французской эскадрой до мая. «Группа из 26 кораблей», следовательно, не существовала фактически вообще. Напротив, французскую эскадру рассеяли, а несколько ее кораблей блокировали. Что касается повреждений, то нет оснований полагать, что англичане понесли больший урон. У них он был гораздо меньше, чем у противника. Любопытное заявление по этому вопросу появляется в письме Гилберта Блейна:

«Нам с трудом удалось заставить французских офицеров поверить, что потери убитыми и ранеными, нанесенные их адмиралу нашими кораблями, были достоверными. И один из них резко возражал мне, утверждая, что мы всегда обманывали мир ложными сведениями о своих потерях. Тогда я прошелся с ним по палубам Formidable и предложил ему подсчитать число пробоин от ядер на них, а также посмотреть, как мало пострадал такелаж корабля. Я спросил, может ли такой уровень урона быть совместим с потерями большими чем 14 человек, которые составили число убитых на нашем корабле и которые были наибольшими среди кораблей эскадры, за исключением Royal Oak и Monarch. Он… согласился, что наш огонь, видимо, лучше поддерживался и направлялся, чем их огонь»[204].

Не приходится сомневаться поэтому, что успех не был с подобающей энергией развит Роднеем. Не был развит до тех пор, пока через пять дней после сражения не послали отряд Худа к острову Сан-Доминго (Гаити), где он захватил в проливе Мона (к востоку от острова Гаити) Jason и Caton, которые до сражения отделились от французской эскадры и двигались теперь к Французскому мысу. Эти корабли и два мелких судна с ними явились единственными трофеями, захваченными после победы. В условиях военного времени этот незначительный промах серьезно вредит репутации Роднея как флотоводца и занятию им достойного места среди удачливых адмиралов. Родней на время спас Ямайку, но он упустил возможность разгромить французский флот. Подобно де Грассу, он тоже допустил, чтобы непосредственная цель заслонила от него общую военную ситуацию и господствующий в ней фактор.

Для оценки последствий этого промаха и фактической незавершенности знаменитого сражения надо перенестись на год вперед и познакомиться с дебатами в британском парламенте в феврале 1783 года по вопросам условий мира. Одобрение или неодобрение условий мира, который заключила существовавшая власть, включало обсуждение многих соображений. Но основная суть дебатов заключалась в том, отвечали ли условия мира относительному финансовому и военному положению воюющих стран, или для Англии было бы лучше продолжать войну ради понесенных жертв. Что касается финансового положения, то вопреки мрачной картине, нарисованной адвокатами мира, видимо, тогда относительно его было не больше сомнений, чем возникает теперь при сравнении ресурсов различных стран. Вопрос же о военной мощи превратился фактически в вопрос о морской силе. Министерство доказывало, что весь британский флот едва ли насчитывал сотню линейных кораблей, между тем численность флотов Франции и Испании достигала 140 кораблей, не говоря уже о Голландии.

«При таком неравенстве сил с неприятелем могли ли мы надеяться на успех, исходя из опыта как последней кампании, так и распределения сил в той кампании, которая последовала бы в будущем? В Вест-Индии мы не могли бы противопоставить более 46 кораблей тем 40, которые в день подписания мира находились в бухте Кадиса с 16 тысячами войск на борту. Они были готовы отбыть в ту часть света, где к ним присоединились бы 12 линейных кораблей из Гаваны и 10 из Сан-Доминго… Разве мы не могли с достаточными основаниями опасаться, что кампания в Вест-Индии закончится потерей Ямайки, общепризнанной цели этого колоссального сосредоточения вооруженных сил?»[205]

Следует всецело принять во внимание, что это, несомненно, доводы убежденного сторонника определенной партии. Точность его данных о соотношении численности кораблей отрицал лорд Кеппель, представитель той же партии, занимавший незадолго до этого пост главы адмиралтейства, с которого он подал в отставку из-за несогласия с договором о мире[206]. Английские государственные, как и морские деятели, видимо, к этому времени научились не принимать в расчет очевидное при оценке реальной силы флотов других стран. Тем не менее как отличалась бы оценка обстановки в парламенте с моральной и военной точек зрения, если бы Родней воспользовался всеми плодами победы, которой был обязан скорее случаю, чем собственным заслугам, которыми он, несомненно, в значительной мере обладал.

Письмо, опубликованное в 1809 году, анонимное, но, судя по содержанию, написанное Гилбертом Блейном, врачом флота, продолжительное время поддерживавшим доверительные отношения с Роднеем, который постоянно болел во время последнего крейсерства, утверждает, что адмирал «редко вспоминал о своей победе 12 апреля 1782 года». Он предпочел бы строить свою репутацию на комбинированной операции против де Гишена 17 апреля 1780 года. Он «смотрел на это сражение своей эскадры меньшей численности с таким офицером, которого считал лучшим во французском флоте, как на возможность покрыть себя неувядаемой славой, если бы его офицеры не проявили неповиновение»[207]. Мало исследователей пожелали бы оспорить эту оценку заслуг Роднея в двух сражениях. Фортуна, однако, распорядилась так, что слава этого флотоводца была поставлена в зависимость от битвы, самой по себе блестящей, но в которую он сам внес наименьший вклад. Она отказала ему в триумфе, когда он больше всего его заслуживал. Главное дело его жизни, в котором совпали заслуги и успех и состоявшее в уничтожении эскадры Лангары у мыса Сан-Висенти, было почти предано забвению. И все же оно свидетельствует о выдающихся качествах флотоводца и заслуживает сравнения с преследованием Хоуком Конфланса[208].