Полиция - Ю Несбе

Они выиграют и второй сегодняшний матч, и она напомнила себе послать эсэмэску папе. Саму же ее, как и маму, не очень волновало, выиграют они или проиграют. Но как только она сообщала папе об очередной победе в возрастной группе двенадцати лет, он всегда реагировал так, будто она только что стала чемпионом мира.

Поскольку Эмилия и Аврора провели на поле практически всю первую игру, им дали отдохнуть почти всю эту. Аврора начала считать зрителей на трибунах на противоположной стороне стадиона. Ей оставалось сосчитать всего два ряда скамеек. Большинство зрителей, естественно, были родителями и игроками других команд — участниц турнира, но ей показалось, что она заметила знакомое лицо.

Эмилия пихнула ее в бок:

— Ты что, не следишь за матчем?

— Слежу. Я только… Видишь мужчину там, наверху, в третьем ряду? Того, что сидит в стороне от всех. Ты его видела раньше?

— Не знаю, он слишком далеко. Ты бы хотела сейчас быть на той свадьбе?

— Нет, это для взрослых. Мне надо в туалет, пойдешь со мной?

— Посреди матча? А что, если нам надо будет выйти на замену?

— Сейчас очередь Шарлотты или Катинки. Пошли.

Эмилия посмотрела на нее. И Аврора поняла, о чем она думает. Обычно Аврора никого не приглашала с собой в туалет. Она никого никуда с собой не звала.

Эмилия помедлила, повернулась к полю, взглянула на тренера, который стоял у края поля, сложив на груди руки. И покачала головой.

Аврора подумала, не стоит ли дождаться конца матча, когда все остальные пойдут в раздевалку и туалеты.

— Я быстро, — прошептала она, поднялась и побежала к двери, ведущей на лестницу.

В дверях она повернулась и посмотрела на трибуну напротив в поисках лица, показавшегося ей знакомым, но не нашла его и побежала вниз по лестнице.

Мона Гамлем в одиночестве стояла на кладбище у церкви Брагернес. Она приехала из Осло в Драммен и потратила немало времени на поиски этой церкви. Ей пришлось выспрашивать дорогу до самой могилы. Кристаллы, обрамлявшие его имя на могильном камне, сверкали в лучах солнца. «Антон Миттет. Сейчас ты сверкаешь больше, чем при жизни», — подумала она. Но он любил ее. И за это она любила его. Мона положила в рот ментоловую жвачку. Она думала о том, что он сказал, когда в первый раз подвозил ее домой после дежурства в Национальной больнице и они поцеловались: ему нравится ментоловый вкус ее языка. И когда в третий раз они находились в припаркованной у ее дома машине, а она склонилась над ним и начала расстегивать его ремень, до того как начать, она вынула изо рта ментоловую жвачку и приклеила ее к нижней стороне его сиденья. А после этого, перед тем как они снова начали целоваться, взяла в рот новую жвачку. Потому что от нее должно было пахнуть ментолом, он хотел такой вкус. Она скучала по нему. У нее не было права скучать по нему, и это осложняло дело. Мона Гамлем услышала скрип шагов по гравию за своей спиной. Возможно, это она. Другая. Лаура. Мона Гамлем пошла вперед, не оборачиваясь. Она пыталась сморгнуть слезы с ресниц и не сходить с дорожки.

Церковные двери раскрылись, но Трульс не видел, чтобы кто-то вышел.

Он бросил взгляд на журнал, лежащий на пассажирском сиденье. «Магасинет». Большое интервью с Микаэлем. Счастливый семьянин, сфотографированный с женой и тремя детьми. Скромный умный начальник полиции, сказавший, что раскрытие дела палача полицейских было бы невозможным без поддержки его жены Уллы. Без всех его сотрудников из Полицейского управления. И что, раскрыв дело Фолкестада, они раскрыли и еще одно дело. Баллистическая экспертиза показала, что пистолет «одесса», из которого застрелился Арнольд Фолкестад, был тем же пистолетом, из которого убили Густо Ханссена.

Трульс поиграл с этой мыслью. Черта с два это так. Наверняка Харри Холе вмешался и нахимичил. Трульс понятия не имел как или почему, но это означало, что с этого момента Олег Фёуке находится вне подозрений и не будет больше постоянно оглядываться через плечо. Вот увидите, Холе еще вернет мальчишку в Полицейскую академию.

Ну и ладно, Трульс не собирается вставать у него на пути, работу такого сжигателя можно только уважать. Но он сохранил журнал не из-за Харри, Олега или Микаэля.

Он сохранил его из-за фотографии, на которой присутствовала Улла. Временный рецидив, потом он избавится от этого журнала. И избавится от нее.

Он подумал о женщине, с которой накануне встретился в кафе. Они познакомились по Интернету. Конечно, она не чета Улле или Меган Фокс. Немного старовата, немного жирновата выше задницы и немного болтлива. Но в общем она ему понравилась. Ну да, конечно, он спрашивал себя, насколько хороша может быть женщина, если его не устраивают ее возраст, толщина, задница и способность хранить молчание.

Он до конца не знал. Знал только, что она ему понравилась.

Или, точнее, ему понравилось, что ей совершенно очевидно понравился он.

Может быть, все дело было в его изуродованном лице и она его просто пожалела. А может, прав Микаэль, говоривший, что его лицо изначально было настолько непривлекательным, что небольшая перестановка мебели повредить ему не могла.

В целом же что-то внутри его изменилось. Что именно и почему, он не знал, но в некоторые дни он просыпался и чувствовал себя обновленным. Он думал по-новому. Он мог даже по-новому разговаривать с окружающими, и казалось, они это замечают. Казалось, они тоже обращаются с ним по-новому. Лучше. И это придало ему мужества сделать еще один крошечный шажок в новом, неизвестно куда ведущем направлении. Нет, он не чувствовал себя спасенным или что-то в этом роде. Разница была небольшой. А в некоторые дни он вообще не ощущал себя обновленным.

Он подумал, что в любом случае позвонит ей еще раз.

Полицейская рация затрещала. Еще не вникнув в слова, Трульс понял по тону, что дело серьезное. Не утомительные автомобильные пробки, взломы подвалов, супружеские ссоры и бешеные алкаши. Труп.

— На убийство похоже? — спросил руководитель операции.

— Да, я бы сказал, похоже.

Ответ был произнесен тем лаконичным крутым тоном, который, как заметил Трульс, особенно любили молодые полицейские. Не то чтобы у них не было кумиров среди стариков. И хотя Холе больше не входил в ряды полицейских, его любимые выражения продолжали свое существование.

— Ее язык… Я думаю, что это ее язык. Он отрезан и засунут в… — Молодой полицейский больше не мог держаться отстраненно, он сломался.

Трульс почувствовал оживление. Сердце быстрее стало отбивать дающие жизнь удары.

Это что-то ужасное. Июнь. У нее были красивые глаза. И как он догадывался, довольно большая грудь под одеждой. Да, лето могло стать хорошим.

— У вас есть адрес?

— Площадь Александра Хелланда, двадцать два. Черт, здесь полно акул.

— Акул?

— Да, на таких маленьких досках для серфинга. Вся гостиная ими заполнена.