Собрание Сочинений. Том 2. Произведения 1942-1969 годов. - Хорхе Луис Борхес

class="v">То, что зовется «розой», мнилось кладом

И явь была, как праздники, пестра.

Вот за окном, которое все мглистей

Дождинками обласканные кисти

Чернеют у далекого крыльца

На сгинувшей окраине. И снова

Я слышу голос моего живого,

Вернувшегося моего отца.

К ПОРТРЕТУ КАПИТАНА ИЗ ВОЙСК КРОМВЕЛЯ

Не овладеть твердыней крепостною

Внимающему горней литургии.

Другие зори (и века другие)

Пронзает взгляд, воспитанный войною.

Тверда рука, застыв на рукоятке.

В зеленых долах — кровь и рокот боя.

Британия во мгле перед тобою,

Сиянье славы, конь и век твой краткий.

Мой капитан, труды бесследней дыма.

Назначен срок и рвению, и латам,

И всем нам, исчезающим с закатом.

Все кончено и впредь необратимо.

Сталь твоего врага давно истлела.

Ты тоже пленник своего удела.

СТАРИННОМУ ПОЭТУ{723}

Пустынными кастильскими полями

Проходишь ты и, погружен в туманный

И неотступный стих из Иоанна,

Почти не видишь, как тускнеет пламя

Закатное. Бредовый свет мутится,

И от Востока дымно и кроваво

Грядет луна, как скорая расправа

Его неукоснительной десницы.

Ты смотришь на нее. Из давних былей

Вдруг что-то поднимается и снова

В ничто уходит. И, седоголовый,

Ты вновь сникаешь и бредешь разбито,

Так и не вспомнив стих свой позабытый:

«И кровь луны — словами на могиле».

ДРУГОЙ ТИГР

And the craft that createth a semblance.

Morris, «Sigurd the Volsung[438] (1876)

Мне снится тигр. Ложится полумрак

На кропотливую библиотеку

И раздвигает полки и столы:

Безгрешный, мощный, юный и кровавый,

Вот он, бредущий лесом и зарей,

След оставляя на зыбучей кромке

Реки, чьего названья не слыхал,

(Он ни имен не знает, ни былого,

Ни будущего — только этот миг.)

Он одолеет дикие просторы

И различит в пьянящем лабиринте

Пахучих трав дыхание зари

И несравненный запах оленины.

Я вижу сквозь бамбуковый узор

Узор на шкуре и костяк под этим

Сокровищем, ходящим ходуном.

Но понапрасну линзы океанов

Сменяются пустынями земли:

С далекой улицы большого порта

Америки я исподволь слежу

За полосатым тигром гангских плавней.

Во сне смеркается, и понимаю,

Что хищник, вызванный моей строкой, —

Сплетенье символов и наваждений,

Простой набор литературных тропов

И энциклопедических картинок,

А не зловещий, неизбежный перл,

Что под луной и солнцем исполняет

В Бенгалии и на Суматре свой

Обряд любви, дремоты и кончины.

И против тигра символов встает

Живой, гудящий колокольной кровью

И расправляющийся с бычьим стадом

Сегодня, в этот августовский день,

Пересекая луговину мерным

Видением, но только упомянешь

Или представишь этот обиход,

Как снова тигр — создание искусства,

А не идущий луговиной зверь.

Еще попытка. Думаю, и третий

Останется всего лишь порожденьем

Сознания, конструкцией из слов,

А головокружительного тигра,

Вне мифов рыщущего по земле,

Мне не достигнуть. Может быть. Но что-то

Толкает снова к странному занятью

Без смысла и начала, и опять

По вечерам ищу другого тигра,

Недосягаемого для стиха.

BLIND PEW[439]

Вдали от моря и сражений — рая,

Каким всегда рисуется утрата,

Бродила тень ослепшего пирата,

Английские проселки вымеряя.

Облаян злыми хуторскими псами,

Обстрелян метким воинством ребячьим,

Он спал растрескавшимся и горячим

Сном в пропыленной придорожной яме.

И знал, что там, где берег блещет златом,

Судьба его ждет с сокровенным кладом —

Отрадой в беспросветной круговерти.

Так и тебя в краю, что блещет златом,

Судьба ждет с тем же неразменным кладом

Безмерной и неотвратимой смерти.

НАПОМИНАНИЕ О ТЕНИ 1890-х ГОДОВ

Прах. Лишь клинок Мураньи{724}. Лишь размытый

Закат над выцветшею стариною.

Не мог я видеть этого бандита,

Чья тень с закатом вновь передо мною.

Палермо, невысокий той порою,

Венчался канареечным порталом

Тюрьмы. И по отчаянным кварталам

Бродил клинок, пугающий игрою.

Клинок. Лица уже за дымкой серой

Как нет. И от наемника отваги,

Который ей служил такою верой,

Остались тень и беглый блеск навахи.

Пятная мрамор, это начертанье

Не троньте, времена: «Хуан Муранья».

НАПОМИНАНИЕ О СМЕРТИ ПОЛКОВНИКА ФРАНСИСКО БОРХЕСА{725} (1833–1874)

Он видится мне конным той заветной

Порой, когда искал своей кончины:

Из всех часов, соткавших жизнь мужчины,

Пребудет этот — горький и победный.

Плывут, отсвечивая белизною,

Скакун и пончо. Залегла в засаде

Погибель. Движется с тоской во взгляде

Франсиско Борхес пустошью ночною.

Вокруг — винтовочное грохотанье,

Перед глазами — пампа без предела, —

Все, что сошлось и стало жизнью целой:

Он на своем привычном поле брани.

Тень высится в эпическом покое,

Уже не досягаема строкою.

БОРХЕСЫ

О португальских Борхесах едва ли

Что вспомню — о растаявших во мраке

Родах, что мне тайком былые страхи,

Пристрастья и привычки передали.

Почти не существующие звенья,

Уже недостижимые для слова,

Они — неразличимая основа

И смены дней, и праха, и забвенья.

Пусть будет так. Исполнились их сроки:

Они — прославленный народ, который

Песков и волн одолевал просторы,

На Западе сражаясь и Востоке.

Они — король, затерянный в пустыне

И уверяющий, что жив поныне.

ЛУИСУ ДЕ КАМОЭНСУ

Года без сожаления и