Белая королева - Бернхард Хеннен

Во взгляде черных глаз, устремленном на Милана, читался вопрос.

– Передай своей повелительнице, что мой ответ – «нет». Я не предам того, кто доверился мне. И я готов заплатить за это.

– Ты единственный, кто еще может помочь, – с нажимом произнес Фабрицио.

Капитан Лоренцо Долендо, глава городской стражи Далии, сцепив руки за спиной, отвернулся от братьев. Его пальцы непрерывно двигались: судорожно сжимались и разжимались, переплетались, сжимались вновь и уже через мгновение расслаблялись.

– Если я сделаю это, то сам сложу голову на плахе. – Наконец капитан повернул к ним голову.

Щеки у него ввалились, мужчина сильно исхудал. Даже казался изможденным. После сражения с Человеком-вороном он долго боролся со смертью, и до сих пор было видно, что Лоренцо еще не вернул себе былые силы. Несмотря на слабость после ранения, Долендо вот уже несколько недель командовал городской стражей – ему пришлось вернуться на службу после того, как Ольмо, его заместитель, увел треть стражников на войну.

Джулиано искренне сочувствовал капитану. Не стоило им приходить к нему. Должен существовать какой-то иной способ…

– Ты знаешь, сколь многим ты обязан нашему отцу. В том переулке у рыбного рынка Нандус встал между Человеком-вороном и твоим племянником Марио, которого ты так опрометчиво решил использовать в качестве приманки, – продолжал давить на капитана Фабрицио.

Джулиано был неприятен тон брата: ему не нравилось, что Фабрицио готов задействовать любые методы, даже самые безжалостные.

Невзирая на отличного коня, Джулиано прибыл в Далию только этим утром. Сразу после заутрени он подстерег брата, собираясь посоветоваться с ним насчет того, как спасти отца. Рыцари ордена Черного Орла охраняли городские ворота и порт. Городской совет лишился власти. Купечество Далии было напугано. И никто не знал, чего ожидать от Белой Королевы.

Впрочем, простые горожане относились к случившемуся иначе. Новость о заключенном мире с Швертвальдом распространилась по острову со скоростью лесного пожара. Теперь город ждал возвращения ушедших на войну мужей, сыновей и братьев. Но чувствовалась и тревога: все знали о сражении у Звездного моста и понимали, что далеко не каждый солдат вернется в Далию.

В городских трактирах яблоку негде было упасть, все товары в мясных и винных лавках раскупили. Люди непрерывно говорили о предстоящих торжествах по случаю возвращения солдат, и все эти разговоры и приготовления немного заглушали укоренившийся в душах горожан ужас.

– Значит, ты хочешь просто умыть руки? – холодно осведомился Фабрицио.

Джулиано подумалось, что за последние недели его брат немного располнел. По вечерам он пил куда больше вина, чем стоило бы. Фабрицио носил роскошное церковное облачение из тончайшего льна. Когда братья шли по городу, с ним постоянно кто-то здоровался. Поэтому они и решили отправиться к Лоренцо Долендо только с наступлением темноты. Нельзя было привлекать к себе столько внимания.

– А Милан? Разве он не сделал для этого города все, что было в его силах? – продолжил Фабрицио. – Он спас детей, похищенных Человеком-вороном, освободил их и вывел из тайного укрытия этого создания. Он спас их, хотя это была твоя задача, верно, капитан?

– Вашего брата обвиняют в убийстве Николо Тримини, – тихо ответил Лоренцо. – Также он лишил жизни дюжину других патрициев, сыновей влиятельных семейств. Милан очень изменился. Его взгляд… – Капитана пробрала дрожь. – Учитывая истории, которые о нем рассказывают, я не решаюсь смотреть ему в глаза. А хуже всего то, что он даже не отрицает своей причастности к убийствам. Он ни в чем не раскаивается. Я не вижу, как можно спасти его от казни.

– Уж точно не красивыми фразами и попытками изыскать лазейки в законах! – бушевал Фабрицио. – Нужны действия, Лоренцо. Действия! Разве наш отец колебался, спасая твоего племянника? Разве он отступил, когда удар Человека-ворона обрушился на его кирасу? И разве наш брат не вышел на бой с этим чудовищем, чтобы спасти город от проклятья? А ведь это была твоя работа!

– Пойдем отсюда. – Джулиано подхватил брата под локоть.

Он без особой надежды пришел в небольшой дом сестры капитана, где Лоренцо ночевал, когда не находился в гарнизоне городской стражи. И последняя искра надежды, теплившаяся у Джулиано, уже угасла. Так они не спасут Милана и отца. Нужно найти другой способ.

– Знаешь, кто ты теперь для меня? – прошипел Фабрицио. – Дрянь, да и только! – Он плюнул на пол перед Лоренцо. – Чтобы ноги твоей больше не было в октагоне, в котором я проповедую. И можешь быть уверен: жители этого города незамедлительно узнают, что я думаю о капитане нашей городской стражи!

Милан обвел взглядом камеру, где он в последний раз возлегал с Фелицией. Тогда в нем было столько уверенности! Он полагал, что сумеет изменить ее судьбу, спасти ее от виселицы. Но отец решил не повесить герцогиню, а сжечь на костре. И вот теперь Нандус сидел на той же лежанке, в той же камере, где Фелиция провела последнюю ночь своей жизни.

Неужели совпадение? Или это единственная камера в городской страже, где содержались приговоренные к смерти?

Нандус прислонился спиной к стене. Его глаза были закрыты, но Милан не верил, что отец спит. Пыточную маску с него так и не сняли. Великолепный, наделенный невероятным даром красноречия, верховный священник в последний день жизни не мог ничего сказать. Он даже не пытался общаться с сыном при помощи жестов. Как и в карете. Они были заперты вместе – и в то же время пребывали в полном одиночестве.

Милан подошел к окну камеры. Он слышал, как шелестит дождь, слышал удары капель по камням внутреннего двора городской стражи. В воздухе чувствовался аромат морской соли, принесенный ветерком из порта. Милан скучал по этому запаху. О, как же ему хотелось еще раз взглянуть в бесконечную лазурь горизонта! Но дождевые тучи нависли низко над землей, скрывая небо. В последнюю ночь жизни Милану не суждено было увидеть ни луну, ни звезды. Ничего, что могло бы утешить его. Оставалась лишь непроглядная тьма да тихий шелест дождя.

Наверное, настало время примириться с судьбой. Или это всего лишь глупое предубеждение? Он сам лишил Фелицию возможности в одиночестве поразмыслить о жизни, когда пришел к ней в камеру той ночью. И он поступил бы так еще раз. Последние часы с ней здесь, в заточении, были одними из лучших в его жизни. Осталось ли что-то от нее в этих стенах?

Отец, сидевший на лежанке напротив, мерно и ровно дышал. Его глаза были закрыты. О чем он думал?

Милан сожалел, что у него нет при себе шелкового платка, в котором он носил окаменевшее лицо Нок. Осколок статуи остался в лагере, как и все его пожитки. Юношу угнетала мысль о том, что кто-то заберет себе его сокровище. Кто-то, не знавший Нок. Кто-то, кого ничто не связывало с ее тонкими, изящными чертами.