Жизнь - Кит Ричардс

У Мика есть настоящий талант находить правильных людей, но он так же спокойно их разбазаривает или вообще забывает. Мик нашел, Кит сберег – такой девиз у нашей конторы, и по жизни так и получается. Конкретно говоря, были два человека, которых Мик выискал для своей сольной работы и, сам того не зная, свел меня с лучшими из лучших, которых я-то уж больше не отпущу. Один – это Пьер де Бопор, который приехал на Барбадос на нашу первую с Миком встречу в качестве его единственного помощника. Он после колледжа устроился на лето работать в нью-йоркской студии, чтобы узнать, как пишется музыка, и Мик прихватил его с собой в сольный тур. Пьер не только может починить любую хрень от теннисной ракетки до рыбацких сетей, он еще и гений в том, что касается гитар и усилителей. Когда я прибыл на Барбадос, у меня с собой был всего один старый фендеровский комбик с твидовой обтяжкой, который почти не работал и звучал ужасно. Естественно, Пьеру как миковскому новобранцу были даны инструкции не пересекать линию фронта на этой холодной войне – как будто это были Северная и Южная Корея, хотя на самом деле максимум это был Восточный и Западный Берлин. Однажды Пьер наплевал на все это и заграбастал мой “Твиди” – расковырял его до винтика, перебрал, и он у него заработал как новенький. За что Пьер удостоился от меня братского объятия. И очень скоро я уже знал, что это мой человек. Потому что кроме прочего – и Пьер это очень долго скрывал – на гитаре он играет охуеть как. Он ее может уговорить лучше, чем я сам. Мы спелись на почве нашей одержимости гитарой, нашей общей безумной любви. После этого он занял у меня вечный пост за кулисами в качестве подавальщика инструментов. Стал надзирателем и тренером всех моих гитар. Но у нас партнерство и в музыкальном смысле тоже, очень по-серьезному: когда мне теперь кажется, что выходит хорошая песня, я показываю ее Пьеру раньше всех остальных.

У всех этих гитар, которыми командует Пьер, каждая имеет свое прозвание и особенный характер. Он знает каждую по звуку и по всему остальному. Люди, которые их построили в 1954–1955–1956 годах, практически все давно в могиле. Если им тогда было лет по сорок-пятьдесят, теперь им бы уже было хорошо за сто. Но фамилии контролеров – кто ставил печать качества – можно до сих пор прочитать внутри корпуса. Поэтому гитары получали клички по своим контролерам. На Satisfaction я играю в основном на “Малькольме”, который “Телекастер”, а для Jumpin' Jack Flash беру “Дуайта”, тоже “Телекастер”. “Микобер” – это настоящий универсал. У “Микобера” много высот, “Малкольм” больше басит. “Дуайт” где-то посередине.

Я снимаю шляпу перед Пьером и всей остальной его аппаратной бригадой. На сцене каких только косяков не бывает, причем вдруг. Они должны быть готовы быстро принять и перетянуть гитару с порванной струной и иметь на замену инструмент с похожим звуком, который в десять секунд должен оказаться у чувака на шее. В прежнее время – хуй с ним, если гитара ломалась, ты просто уходил со сцены и оставлял всех отдуваться, пока как-то решал проблему. Но теперь, когда вокруг все эти фильмы и видео, каждая хрень под присмотром. Ронни рвет струны – только звон стоит. Мик на самом деле хуже всех. Если он дорвался до гитары, он ей все раскурочит своим медиатором.

Вторым пополнением в рядах стал Бернард Фаулер, постоянный бэк-вокалист при Stones, вместе с Лизой Фишер и Блонди Чаплином, которые пришли через несколько лет. Бернард тоже работал у Мика на сольнике. После этого Бернард спел и на моем сольнике и на каждой вещи, которую я написал после его появления. Первое, что я сказал Бернарду, когда он делал какие-то подпевки в студии: “Знаешь, ты мне не должен был понравиться, я не планировал”. “Это еще почему?” – “Ну как, ты же из его людей”. Бернард захохотал, лед был сломан. Я чувствовал, что в каком-то смысле стащил его у Мика. Но мне и так уже хотелось перестать думать обо всем в терминах “кто кого”, и кроме того, нам хорошо поется вместе. Так что никакая эта фигня нам не помешала.

Бобби Киза я притащил к нам обратно в 1989-м, перед туром Steel Wheels, но это было нелегко. Не считая каких-то редких одиночных халтур, он уже не работал лет десять. Столько времени у меня ушло, чтобы снова его вписать. И когда момент настал, я поначалу никому не сказал. Мы разогревались перед новыми гастролями в “Нассау Колизеум”. На носу были генеральные репетиции, и я был не слишком доволен тем, как звучат дудки, поэтому позвонил Бобби и сказал: садись в самолет и никому не показывайся, когда сюда доберешься. Короче, мы собираемся играть Brown Sugar, и Бобби должен участвовать, но Мик был не в курсе, что он здесь. Я просто сказал Бобби: когда заиграем Brown Sugar, вступай на твоем соло. Доходит до соло, Мик оборачивается ко мне и говорит: “Что за хуйня?..” А я ему как ни в чем не бывало: “Сам же видишь, правда?” И, когда песня кончилась, Мик посмотрел на меня эдак: ну что, ничего не попишешь. И правда – это же рок-н-ролл, родной. Но мне понадобились годы, чтобы снова устроить Бобби при группе. Как я уже говорил, мои друзья, кое-кто, могут налажать – мало не покажется, и я тоже могу, и Мик тоже – да кто угодно. Если ты такой нелажальщик, то где твой нимб? Вся моя жизнь усеяна осколками разбитых нимбов. Мик за весь тур не сказал Бобби ни слова. Но не прогнал.

Я добавил еще одного члена в банду Ричардса – Стива Кротти, одного из тех людей, которые сами находятся и моментально становятся друзьями. Стив из городка Престон в Ланкашире. Его папочка был мясником и человеком крутого нрава, и поэтому Стив ушел из дома в пятнадцать лет, после чего уже не вылезал из всяких жестких приключений. Я познакомился со Стивом на Антигуа, где он держал знаменитый ресторан под названием Pizzas in Paradise – постоянное тусовочное место для музыкантов и яхтсменов. Все, кто записывался в AIR Studios Джорджа Мартина на Монтсеррате, приезжали на Антигуа, так что Стив знал много кого в нашем бизнесе. Мы останавливались в окрестностях парка “Нельсонс Докъярд”, и его ресторан был как раз рядом.

Я сошелся со Стивом моментально, опознал родственную душу. Он, естественно, успел посидеть. Все мои кореша, кстати, выбирают самые козырные тюрьмы. Стива, например, тогда как раз только выпустили из австралийской тюрьмы под Сиднеем, на берегу Ботани-бей, где когда-то высадился Кук. Он загремел туда на восемь лет исправительных работ, из которых отбыл три с половиной, двадцать три часа в сутки под замком. Стив смог выжить без осложнений в этом лютом месте в том числе потому, что все знали, что он не стал трепать языком и взял на себя вину за двух дружков, которых не арестовали. Такой это парень. Учитывая, какой он приятный в общении человек, и несмотря на всю его крутизну, Стиву как-то слишком доставалось в жизни. Однажды испанские матросы, сильно обкурившись крэка, завалились к нему в бар в три ночи, и он им сказал, что заведение закрывается. Его уделали почти насмерть. Он несколько дней лежал в коме с разрывом сосудов, потерял девять зубов, две недели ничего не видел. И за что они его так отметелили? Их диалог закончился тем, что Стив сказал: “Приходите завтра днем, я вас чем-нибудь угощу”. Он повернулся к бару и услышал: “Я твою маму ебал”. И Стив тогда сказал: “Ну не ты, так кто-то. Что мне теперь, папой тебя называть?” И за это пострадал.

Когда Стив поправился, я попросил его приехать на Ямайку и присмотреть за моим домом. Сейчас он там служит шерифом моей Карибской конференции. Когда книга писалась, кто-то вломился в дом с пистолетом, чтобы поживиться. Стив уложил его на пол электрогитарой. Чувак в падении ударился локтем, и пушка выстрелила. Пуля прошла в дюйме от стивовского члена, не задела ни одну главную артерию и полетела дальше. Что называется, навылет. Вломившегося чувака застрелили полицейские.