Люди и боги - Роман Суржиков

Это касалось не только державных вопросов. О, если бы! Менсон цеплялся к каждой мелочи. И самое скверное: никакой вариант ответа не устраивал его! Платье с декольте — во вырядилась, кого соблазняешь? Платье без декольте — что, своего тела стесняешься? Ешь сладкое — располнеешь. Не ешь — так ты же владычица, позволь себе тортик! Пьешь вино — почему не воду? Пьешь воду — почему не вино? Купила собачку — продай. Продала собачку — ну и глупо, скорей купи обратно!

Если Мира велела прекратить, он спрашивал:

— Сейчас или всегда?

Ей хотелось, очень хотелось окончить этот кошмар. Однако она знала: Менсон бросил ей вызов. Ответь она «всегда» — он, конечно, оставит нападки, но это будет ее поражением. Мира не знала, как победить в этой игре, но понимала, как проиграть. Проигрывать она не собиралась.

По той же причине она не давала гвардейцам проучить или прогнать Менсона. С полным правом он ходил за нею по пятам — и высмеивал каждый поступок. Читаешь любовный роман?.. Чего и ждать от девицы! Читаешь дневники Янмэй?.. Снова сушишь мозги, всю молодость убьешь!

Иногда, если становилось невмоготу, Мира прибегала к помощи друзей: спрашивала фрейлину, лейтенанта и Бекку. Леди Тальмир обычно говорила в пользу совести: надо думать о государстве, народе и прочности престола. Лейтенант хвалил Миру: вы — великая владычица, вам позволительна любая прихоть. Бекка примыкала то к одной, то к другой стороне. А Менсон смеялся надо всеми тремя:

— Вот черрртовы глупцы! Минерва, кого ты слушаешь, а? Старая трактирщица, солдатик-рубака и лошадиная скакунья. Кто из них хотя бы день правил землею?!

В такие минуты Мира видела проблеск понимания. Это правда: Менсон рос среди королей, впитывал науку власти с маминым молоком. Учился править уже тогда, когда другие дети и ходить-то не умеют. Несколько лет пробыл первым советником владыки, самым влиятельным из лордов всего мира. Едва не сверг непобедимого Телуриана… Такие, как Лейла Тальмир и Харви Шаттэрхенд, были мелкими винтиками в механизме, которым управлял адмирал Менсон.

Поняв это, Мира сказала ему напрямик:

— Милорд, вы злитесь оттого, что я не слушаюсь вас. Считаете, что стали бы для меня лучшим советником и наставником. Я готова попробовать. Только говорите со мной напрямую, без игры. Дайте урок — и увидите, я все пойму. Я — хорошая ученица.

Шут намотал кончик бороды на палец, завязал в узелок — и разразился диким смехом:

— Ох-ха-ха-ха! Шут — наставник? Ух-хо-хо! Вот уморррра!

Мира ощутила, как ее наполняет злой, колючий холод.

— Хорошо, милорд. Как пожелаете.

* * *

Человек шел с трудом, опираясь на руку лазурного гвардейца. Пришаркивал ногой и тяжело дышал, по вискам катились капли болезненного пота. Второй солдат и капитан Уитмор следовали за человеком.

— Узник доставлен по распоряжению вашего величества.

— Почему только теперь?!

Мира давно знала ответ и находила причину уважительной. Ее раздражала не задержка, а то, что узника привезли именно сейчас, когда хватает проблем с шутом и с Итаном.

— Ваше величество, принятое узником зелье привело его к нездоровью, — Уитмор повторил свой давний доклад. — Около трех недель он был так плох, что лекари пророчили ему гибель. Я отдал приказ перевезти его лишь тогда, когда появится уверенность, что он доедет живым.

— Хорошо, капитан, благодарю. Усадите его.

Мужчина опустился в кресло и с благодарностью вздохнул.

— Спасибо, ваше величество.

— Здравствуйте, Инжи.

Какое-то время они молча смотрели друг на друга. В голове у Миры вертелось всякое. Он постарел — грустно видеть… Я принесла ему три недели мучений, он мне — только один день. Не чересчур ли расплата?.. Инжи убивал ради Шейландов, как гвардейцы убивают ради меня. Чем же он хуже?.. Я отняла у него ребенка, угрожала пытками маленькой девочке… Боги, сказать бы сейчас нечто такое, чтобы Инжи не считал меня зверем!

Но тут же вторглись обратные мысли, будто другой голос зазвучал в голове. Это — убийца, преступник, бандит. Северный судья проявил милосердие, дав ему каторгу, а не петлю. И чем ответил Инжи? Снова стал убивать!.. Вспомним его слова: «Поговорите с ней, чтобы не так боялась». То бишь: пытайте, режьте на куски — но заодно поговорите для очистки совести!

Обозленная противоречием в себе, Мира не нашла слов. Сказала кратко и по делу:

— Праматери не взяли вас на Звезду. Пора проверить, что вы можете.

— Позвольте узнать о Крошке Джи, ваше величество.

Вместо ответа Мира вышла из кабинета. В спальне взяла из тайника бархатный мешочек, вернулась и отдала Парочке.

— Здесь Священный Предмет. Он может лечить людей. Есть очень хороший человек, который сильно нуждается в лечении. Помогите ему.

Инжи Прайс осторожно потянулся к мешочку. Мира скомандовала солдатам:

— К оружию, господа. Если заключенный сделает что-то, чего я не приказывала, убейте его.

Инжи вынул из мешочка Руку Знахарки. Наперстки рассыпались по столу, Прайс оглядел их, примериваясь, как бы надеть. Забормотал:

— Так, этот, наверное, сюда… этот на большой палец, а этот — на средний… нитку под ладонью… нет, неудобно как-то…

И уже в тот миг Минерва поняла: ничего не будет. Если бы Предмет хотел заговорить с убийцей, заговорил бы сразу.

Кое-как Парочка приладил на пальцы все наперстки, расправил нити. Сказал без уверенности:

— Ну, давай…

Наперсток брякнул о стол, свалившись с мизинца.

— Ой… сейчас, ваше величество, минутку.

Надел обратно, перевернул ладонь так, чтобы больше не падали, собрал пальцы в кулак.

— Видите, ваше величество, — все наделось. Если постараться, то и не с таким справишься. Я вам всегда говорил: всему можно научиться, главное мозги иметь!

Мира вздохнула. Ничего, ни малейшего отклика. Предмет глух и нем.

— Эй, ваше величество, не вздыхайте так! Я смогу, вот увидите! Знаете же, какой Парочка способный. Кого тут надо вылечить?!

— Порежьте ему левую руку, — сказала Мира гвардейцу. Тот чиркнул острием шпаги по предплечью Парочки.

Инжи запыхтел, возложив ладонь с Предметом на рану.

— Сейчас, ваше величество, одну минуточку. Значит, как оно делается… Лечи! Именем Сьюзен Целительницы и Янмэй Милосердной, лечи давай. Так, наверное, помолиться нужно…

Он прошептал подряд четыре молитвы, сжимая наперстками порез. Потом зажмурился, напряг лицо и страшным голосом изрек:

— Абсолют! Абсолют! Абсолюууут!

Перевел дух.

— Глядите, ваше величество: совсем не течет уже!

Минерва чувствовала жалость и грусть.