Девочка, которая зажгла солнце - Ольга Золотова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А почему вы называете меня «мисс»? Разве так кто-нибудь еще говорит в Америке?
— Не знаю даже. Быть может, в отдельных штатах люди все еще не потеряли крупицу своей человечности и продолжают выказывать вежливость и учтивость, но это меня совершенно не волнует. Сами посудите — начни я беседу по-другому, вы могли бы счесть меня безграмотным и некультурным, а после сделать про себя вывод, будто все взрослые похожи на старого мистера Кливмана…
— Вы совсем не старый, — вмешалась Рэйчел с милой улыбкой, и мужчина охотно закивал головой на эти слова:
— Вот видите, вы отпускаете мне копмлименты! Разве я мог еще утром, наливая себе чашку шоколадного молока к моей тарелке овсянки, что милая девочка в лесу скажет нечто подобное? Разумеется, нет. Я всего лишь хочу дать собеседнику почувствовать его важность. Расположить его к себе, так, чтобы мы с ним оказались на равных и условно забыли про эти стереотипные разграничения пола, возраста и прочих подобных нелепостей. Потому для меня вы — мисс Робертсон, но, если позволите называть себя по-другому, я тут же изменю обращение. Обычно люди соглашаются, потому как это странный официально-деловой тон им наскучивает — вернее, только им так кажется в попытках самооправдания. На самом же деле, открыв мне свое имя, вы распахиваете мне собственную душу, исполняясь доверия. Просто сперва никто этого не понимает.
Мужчина отошел ненадолго, и Рэй все смотрела на горящий огонь, не в силах отвести отрешенный взгляд и подумать о чем-то кроме танца языков пламени. Будто разом все в ее голове смутилось, и некогда ясные мысли теперь казались такими непрочными и бестолковыми, что она сама терялась в них и не могла отвлечься на какую-то определенную. Этот человек заставил на некоторое время забыть о тревожащих душу сомнениях, оставить их в стороне и затмить чем-то прекрасным и ярким, к примеру, миролюбивым разговором у костра или сладким молчанием; но теперь требовалось вернуться к ним, выудить скользкие существа из-за клеенчатой завесы и явить свету такими, какие они на самом деле есть — уродливыми, отвратительными, но никак не желающими угомониться и оставить юную Робертсон в покое.
Наконец, в образовавшуюся на мгновение тишину вторгся мистер Кливман, держа в руках две кружки с дымящимся чаем и протягивая одну из них девочке. И… что-то переменилось внутри Рэйчел. Будто дивных запах услужливо принесенного чая пробудил в ней остатки сил, вернул к жизни, заставляя тяжело выдохнуть и все же поведать свою историю вечерней прохладе леса. Девочка сделала глоток, ощутив, как желудок наполняется приятной тяжестью, а по венам течет уже не кровь, а пряность мяты, и тихо спросила:
— Вас когда-нибудь предавали? Не думайте, что я еще маленькая, глупая, и не понимаю сути вещей. Так предавали, или вы счастливец? Но не так открыто, когда все же чувствуешь, что что-то между тобой и другим человеком безвозвратно потеряно, словно какая крупица чего-то важного исчезла, и теперь все рассыпается в хаосе… Может, я и любила его, хоть это было не то чувство влюбленности, что присуще всем подростком — мне хотелось сделать его счастливым. Заставить улыбаться, поверить в эту чертову жизнь и впервые насладиться ею, хоть он давно уже потерял всякую веру. Я пыталась дать ему все самое лучше, что имела сама, и этого оказалось недостаточно — и я чувствую теперь, что сама исчезаю куда-то, потому что не могу помочь ни ему, ни даже самой себе.
— Я понимаю. Нет, действительно, хоть мне случилось пережить подобное не в столь юном возрасте, но каждый человек должен пройти через это, чтобы стать сильнее. Но… Почему вы сдались? Почему не смогли довести до конца начатое и повлиять на молодого человека?
— Потому что я не справилась… — выдала после еще двух долгих глотков Рэйчел и что есть сил закусила нижнюю губу, только бы сдержать слезы. Перед незнакомцами нельзя плакать. — Должна была помочь ему, видела, что он нуждается, и подвела. Нас обоих, наверное. И я не знаю, что делать, мистер Кливман, просто… мне не у кого было спросить…
Голос предательски задрожал, и вот-вот рыжеволосая девочка должна была вспыхнуть громким стоном, выдавить из себя всхлип один за другим и от переполняющего ее чувства разрыдаться на лиственном ковре, как вдруг почувствовала на своем плече тяжелую теплую руку. Даже сквозь толстую ткань куртки ощущалось это странное тепло и спокойствие, и Рэй в удивлении, почти стеклянными от стоявшей в них влаге глазами взглянула на мужчину. Генри залпом выпил свою кружку чая и тихо, несколько густым голосом ответил, подставляя темную щеку костровым бликам:
— Запомни, милая — если это случилось, значит, несомненно так было кому-то нужно. И все неспроста. Конечно, я не твой отец, чтобы наставлять тебя и давать жизненные поучения, но один совет все же себе позволю — когда еще тебе столько откровений расскажет мужчина, с которым вы у огня делите самый вкусный чай, окруженные дыханием замершей в ожидании зимы? Каждый из нас для кого-то светит, — после небольшой паузы сказал он, бросив при этих словах восхищенный взгляд на Сару, разливающую по бокалам бордово-красное вино и чему-то улыбающуюся. — Мы этого не замечаем или делаем намеренно, а все же дарим другим свой свет, иногда получая взамен еще более яркое сияние. Никто не одинок, мисс Робертсон, ни вы, ни я. В этом мире слишком много чудного и замечательного, чтобы позволять себе хоть на секунду почувствовать себя несчастным.
Генри встал, оставив девочку в задумчивом молчании, и уже развернулся в сторону сидящих на расстеленном пледе, как замер в немом ожидании чего-то невидимого. Постоял так недолго, вдыхая ледяной сумрак полной грудью, и почувствовал легкий, едва ощутимый порыв ветра, который принес ему всего три слова. Почти бестелесный шепот, сливающийся с шумом хрустящей листвы, и все же мужчина улыбнулся и благодарно кивнул, когда в вслед ему прозвучало скромное, но исполненное детской надежды и честности:
— Меня зовут Рэйчел…
А сама девочка тут же отвернулась прочь, пряча стыдливое лицо в отблеске огня и не понимая, к чему она вовсе начала этот разговор и выдала последнюю фразу. Правда, она лишь после себе призналась, что гадкое ощущение на душе