Черные ангелы - Франсуа Мориак

Внутренняя тишина начала постепенно отступать, а жизнь — просачиваться в него со всех сторон. Аббат держался настороже, готовый принять удар. Ветки ему неспроста набросали… Эта выходка намекала на какое-то конкретное событие, о котором он пока не догадывался. Переходя площадь, он ускорил шаг. На ступеньках мэрии учитель разговаривал с помощником мэра Дюпаром. Священник поздоровался. В ответ только учитель поднес руку к берету, Дюпар же засмеялся и что-то прошептал ему на ухо. Подходя к дому, Ален Форка чувствовал себя, как лиса, затравленная вблизи собственной норы. В эту минуту он услышал, что малыш произносит имя мадам Рево, сестры, появление которой в Льожа и доставило ему столько неприятностей.

— Насчет того, что она в Люгдюно в гостинице, — это похоже на правду: ее по крайней мере трое узнали на базаре… Но некоторые еще говорят, что вы ее навещаете и будто встречали вас там в цивильном…

— Какая ерунда, — вздохнул аббат, доставая ключ из кармана. — Моя сестра в Париже.

В ту же секунду он сообразил, что со времени отъезда Тота не написала ему ни разу и, следовательно, у него нет никаких доказательств, что она действительно в Париже. Но что ей делать одной в Люгдюно?

— Под дверью письмо, — заметил Лассю.

Рука невинного ребенка протянула аббату желтый конверт. Ален знал, что это, он мог бы разорвать письмо, не читая. Однако он сунул его в карман незаметно для мальчика, готовившего кофе, и, оставшись один, вскрыл: «Подлец, лицемер, тебя видели в Люгдюно в пятницу вечером в семь часов. По соседству с вами ночевал коммивояжер от Тюаля. Он, может, и не видел, но зато слышал хорошо…» Священник несколько раз прерывался, задыхаясь от негодования, потом переводил дух и продолжал читать.

В эту ночь Матильда долго не могла заснуть. Как и все последние дни, ей не давали покоя мысли о женитьбе Андреса и продаже Сернеса и Бализау; к ним примешивались и другие причины для волнения. Ночная тревога никогда не бывает однородной, она, как симфония, слагается из множества переплетающихся мотивов. Слышала ли Катрин ее разговор с Габриэлем? В какую минуту она вышла в коридор и затаилась? Матильда пыталась вспомнить, что именно она говорила о дочери: «Была ли она здесь, когда я кричала (ведь я почти кричала), что она дурнушка, замкнута, необщительна? Слышала ли она? Если слышала, то это ужасно».

Но хуже всего другое. Матильда не сумела скрыть от Габриэля, что его коварные намеки задели ее за живое. Она ему солгала: Андрес был вовсе не таким уж бесхитростным. В нем действительно довольно долго сохранялась ребяческая наивность, и в ее присутствии он по-прежнему выставлял себя простачком, но теперь он играл роль, и она это прекрасно понимала. Он продолжал называть ее «Тамати», как в ранние годы, когда не мог выговорить «тетя Матильда». Сам тон, каким он с ней разговаривал, и манеры избалованного ребенка вполне соответствовали этому детскому обращению. Она оставалась для него «Тамати»… а между тем о многом в его жизни и понятия не имела.

Конечно же, в деревне трудно что-нибудь утаить… Но в обязанности Андреса входило следить за вырубкой леса, общаться с торговцами, он каждую неделю по нескольку раз уезжал на автомобиле и нередко пропадал по двое суток. При всей своей скаредности Симфорьен Деба на бензине не экономил, словно бы ему нравилось, что Андрес постоянно отсутствует. «Какой ему в этом интерес?» — спрашивала себя Матильда.

Вполне возможно, Андрес и в самом деле занимался только поместьем, наведывался к фермерам — единственным, в сущности, своим друзьям, выпивал при случае стаканчик-другой с бывшими однополчанами. «Только почему он последние полгода так тщательно следит за собой, ведь прежде я постоянно ругала его за неряшливость и называла грязнулей?» В его спальне, где Габриэлю из-за спертого воздуха стало трудно дышать, Матильда уже не в первый раз уловила запах лосьона и помады для волос. Андрес восхищался элегантностью своего отца, не замечая, что элегантность эта дурного тона. Здоровый крепкий юноша равнялся на потрепанного прожигателя жизни. Между прочим, он его сын и сын Адила. «Разве может их сын быть человеком простым?» Из чего, собственно, Матильда заключила, что Андрес ведет себя благоразумно? Представление о женщинах сложилось у него под влиянием отца, и местных девушек он судил беспощадно. Ни разу ни на одну не взглянул. Раньше такое высокомерие только радовало Матильду. «Придет время, — думала она, — и они ему понравятся». А теперь понимала: нет, не понравятся. Но ведь должно же быть что-то… Что именно? Матильда не знала, но она всегда угадывала, что происходит в душе ее воспитанника. И в эту самую минуту она чувствовала, что им владеет тайная всепоглощающая страсть. «Тем не менее он собирается жениться на Катрин, для него это вопрос решенный».

Когда Габриэль спросил ее об отношениях между Катрин и Андресом, она не смогла ничего ответить, потому что взяла за правило никогда в это не вникать… Как Андрес обращается с Катрин? Как с сестрой, к которой, впрочем, не испытывает особой нежности… Точнее, он ее словно не замечает, она для него — часть обстановки, он приобретет ее вместе с имением. С этой мыслью он вырос, так его воспитали, и он никогда не желал иного. Что бы там у него ни происходило, на брак это не повлияет.

Матильда слышала, как пробило два. Надо было спать и не думать больше ни о чем. Она понимала, что мысли ее скользят по поверхности, но, словно бы опасаясь укоров совести, не позволяла себе заглядывать глубже и анализировать, правильно ли она поступает по отношению к дочери. Все коварные вопросы, заданные Габриэлем, вставали перед ней и раньше, но она обычно уклонялась от ответа. Раз в месяц она ходила на исповедь (немного реже с тех пор, как, из-за пересудов о здешнем священнике, сменила духовника). То, что не подлежит исповеди, — не грех. И нечего попусту голову ломать. С Андресом Катрин будет лучше, чем с кем-либо еще: все равно на ней бы женились только из-за ее денег. Правда, родственные браки… Но Матильде никак не удавалось вообразить Андреса отцом. Может, у них и не будет детей…

Матильда проснулась в восемь, наспех привела себя в порядок. Услышав шаги Андреса на крыльце, она открыла окно.

— Подожди меня, — крикнула она, — я сейчас спущусь.

День стоял безветренный. Ноябрьское солнце еще пригревало землю. Лужи и роса на траве поблескивали в его лучах. Андрес сказал, что хорошая погода долго не продержится. Он не отводил глаз от окон комнаты Симфорьена, где старик уже больше часа сидел, запершись с Градером.

— Странно, что разговор затянулся, — беспокоилась Матильда. — Что они так долго обсуждают? Цену на землю? Нет, поскольку ты согласен. Твой отец выторговывает комиссионные…

— Нет, Тамати, ты несправедлива к папе. И потом, это не имеет никакого значения. Успокойся: моя женитьба — дело решенное.

— Ты думаешь?

Она взяла его под руку, повела по аллее вдоль луга.

— Все наши владения и все земли Деба соединятся в твоих руках, — радовалась она. — Вот уж поистине чудеса, если знать твоего отца.

— Я не хочу, чтобы ты дурно отзывалась о папе.