Тихий американец - Грэм Грин

Снова заработало радио. Лейтенант устало произнес:

– Они будут бомбить деревню. На ночь патрули отзываются.

Мы поднялись и пустились в обратный путь, снова расталкивая шестом груду трупов, снова проходя гуськом мимо церкви. Мы зашли не очень далеко, а путешествие показалось нам длинным, и убийство тех двоих было его единственным результатом. Самолеты поднялись в воздух, и позади нас началась бомбежка.

Когда я добрался до офицерского собрания, где должен был переночевать, уже спустились сумерки. Температура упала до одного градуса выше нуля, и тепло было только на догоравшем рынке. Одна из стен дома была разрушена противотанковым ружьем, двери были разбиты, и брезент не защищал от сквозняков. Движок, дававший свет, не действовал, и нам пришлось построить целые баррикады из ящиков и книг, чтобы свечи не задувало. Я играл в «восемьдесят одно» на вьетминские деньги с неким капитаном Сорелем: нельзя было играть на выпивку, поскольку я был гостем здешних офицеров. Счастье переходило из рук в руки. Я раскупорил свою бутылку виски, чтобы согреться, и все уселись в кружок.

– Вот первый стакан виски, – заявил полковник, – который я пью с тех пор, как покинул Париж.

Один из лейтенантов вернулся с обхода пестов.

– Надеюсь, нам удастся спокойно поспать, – сказал он.

– Они не полезут в атаку раньше четырех, – заметил полковник. – У вас есть оружие? – спросил он меня.

– Нет.

– Я вам раздобуду. Лучше всего положить револьвер под подушку. – Он любезно добавил: – Боюсь, что ложе покажется вам жестким. А в три тридцать начнется минометный обстрел. Мы стараемся помешать всякому скоплению противника.

– И долго, по-вашему, все это будет продолжаться?

– Кто знает… Нельзя больше ослаблять гарнизон Нам-Диня. Здесь это просто отвлекающий маневр. Если мы сумеем продержаться без подкреплений, не считая тех, которые мы получили два дня назад, это, пожалуй, даже можно будет назвать победой.

Ветер снова поднялся, пытаясь пробраться в дом. Брезент вздулся (мне вспомнился заколотый за гобеленом Полоний), и пламя свечи заколебалось. Тени плясали, как в балагане. Нас можно было принять за труппу странствующих актеров.

– Ваши посты уцелели?

– Кажется, да. – В голосе его звучала безмерная усталость. – Поймите, это ведь ерунда, безделица по сравнению с тем, что происходит в ста километрах отсюда, в Хоа-Бине. Вот там настоящий бой.

– Еще стаканчик?

– Нет, спасибо. Ваше английское виски превосходно, но лучше оставить немного на ночь, оно может пригодиться. А теперь извините меня: я, пожалуй, посплю. Когда начнут бить минометы, спать уже не придется. Капитан Сорель, позаботьтесь о том, чтобы у мсье Фулэра было все, что нужно: свеча, спички, револьвер.

Полковник ушел в свою комнату. Это было сигналом для всех нас. Мне положили матрац на пол в маленькой кладовой, и я очутился в окружении деревянных ящиков. Ложе было жесткое, но сулило отдых. «Дома ли сейчас Фуонг?» – подумал я, как ни странно, без всякой ревности. Сегодня ночью обладание ее телом казалось совсем несущественным, – может быть, потому, что в этот день я видел слишком много тел, которые не принадлежали никому, даже самим себе. Всех нас ждал один конец. Я быстро заснул и увидел во сне Пайла. Он танцевал один на эстраде, чопорно протянув руки к невидимой партнерше; сидя на чем-то вроде вертящегося табурета от рояля, я смотрел на него, а в руке держал револьвер, чтобы никто не помешал ему танцевать. Возле эстрады на доске, вроде тех, на которых объявляются номера в английских мюзик-холлах, было написано: «Танец любви. Высший класс». Кто-то зашевелился в глубине театра, и я крепче сжал револьвер. Тут я проснулся.

Рука моя сжимала чужой револьвер, а в дверях стоял человек со свечой. На нем была стальная каска, затенявшая глаза, и только когда он заговорил, я узнал Пайла. Он произнес смущенно:

– Извините меня, бога ради, я вас разбудил. Мне сказали, что я могу здесь переночевать.

Видно, я не совсем еще проснулся.

– Где вы взяли этот шлем? – спросил я.

– Мне его одолжили, – ответил Пайл неопределенно. Он втащил за собой походный рюкзак и извлек оттуда спальный мешок на шерстяной подкладке.

– Вы здорово экипировались, – сказал я, стараясь сообразить, как мы оба сюда попали.

– Это стандартное снаряжение нашего медицинского персонала. Мне его дали в Ханое. – Он вынул термос, маленькую спиртовку, головную щетку, бритвенный прибор и жестянку с продуктами. Я поглядел на часы. Было около трех часов утра.

Пайл продолжал распаковывать вещи. Из ящиков он соорудил небольшую подставку для зеркала и бритвенных принадлежностей. Я сказал:

– Сомневаюсь, достанете ли вы здесь теплую воду.

– Ничего, – возразил он, – у меня в термосе хватит воды и на утро.

Он уселся на спальный мешок и стал снимать ботинки.

– Объясните, как вы сюда попали? – спросил я.

– Меня пропустили до самого Нам-Диня для обследования нашего отряда по борьбе с трахомой, а потом я нанял лодку.

– Лодку?

– Что-то вроде плоскодонки… не знаю, как это здесь называется. По правде сказать, пришлось ее купить. Но стоила она недорого.

– И вы спустились по реке один?

– Это было вовсе не трудно. Я плыл по течению.

– Вы сошли с ума.

– Почему? Конечно, я мог сесть на мель.

– Вас мог пристрелить французский речной патруль, вас мог потопить самолет. Вас могли прикончить вьетминцы.

Он смущенно хихикнул.

– А я все же здесь, – сказал он.

– Зачем?

– По двум причинам. Но я не хочу мешать вам спать.

– Я и не думаю больше спать. Скоро стрелять начнут.

– Можно мне отодвинуть свечу? Свет слишком яркий. – Он явно был не в своей тарелке.

– Итак, первая причина?

– Помните, на днях вы сказали, что здесь может быть интересно. В тот раз, когда мы были с Гренджером… и с Фуонг.

– Ну?

– Я и решил, что стоит мне сюда заехать. По правде сказать, мне было немножко совестно за Гренджера.

– Понятно. Только и всего?

– Оказалось, что все так просто. – Он стал играть шнурками от ботинок; последовала долгая пауза. – Я вам сказал не всю правду, – проговорил он наконец.

– Да ну?

– На самом деле я приехал сюда, чтобы повидаться с вами.

– Вы приехали, чтобы повидаться со мной?

– Да.

– Зачем?

Горя от смущения, он отвел взгляд от своих шнурков.

– Я должен был вам сообщить… что я влюблен в Фуонг.

Я не мог удержаться от смеха. Он говорил так серьезно, что это было просто неправдоподобно.