В мире животных - Владимир Колычев

– Здрасьте, здрасьте, – снисходительно усмехнулся десантник. – По первому разу?

– По первому.

– Скатку бросай.

Как ни удивительно, но в камере имелись свободные места. Из десяти коек занято было всего восемь, остальные пустовали. Десантник показал мне на шконку возле холодильника. По большому счету, это было место возле параши, но я не блатной, мне претендовать на улучшение жилищных условий ни к чему. Главное, чтобы под шконку не загнали.

Я бросил матрас на шконку первого яруса. Вместо упругой спальной сетки настелены были железные полосы, грубо приваренные к уголкам каркаса. Но здесь у всех такие лежаки, так что роптать нечего.

Роптать я сейчас мог на жирного контролера, который раскрутил меня на полбатона колбасы. Сейчас бы это добро к столу выложить, на «общак». А так у меня только кусок сала остался, конфеты и печенье. Вдруг эти жалкие остатки покажутся братве объедками? Хотя вряд ли. Конфеты шоколадные, не из последних. Да и печенья много, целый пакет.

Я выложил на стол все, что у меня было.

– Это что, к чаю? – добродушно спросил десантник.

Он улыбался, располагая к общению, но с таким же успехом он мог сделать сейчас лютые глаза и ощериться по-волчьи. Чувствовалась в нем сильная личность.

– Ну, вроде как на «общак», – пожал я плечами.

– Ну, пусть будет так… Клим! – протянул он мне руку для знакомства.

Я пожал ее и сел на указанное место.

– По какой статье заехал?

– По «мокрой».

– Киллер? – усмехнулся Клим.

– А почему киллер?

– Да мужик ты фактурный. Чисто киллер. Да, Физик?

– Ну… – в легком смущении глянув на меня, кивнул очкарик. – Есть что-то…

– Да нет, у меня бытовуха…

– А по жизни чем занимаешься? – спросил Клим.

– Ну, по строительной части там…

– Бизнесмен?

– Ну, в общем, да.

– А чего так неуверенно? – засмеялся Клим. – Боишься, что бизнес отберем? Так мы не по этой части, браток. Мы люди мирные, и наш бронепоезд на запасных путях. Да, Физик?

– Ну, в общем, да.

Я внимательно посмотрел на очкарика. То ли случайно он повторил мою фразу, то ли это своего рода издевка? Но нет, не похоже было, чтобы «ботаник» по кличке Физик глумился надо мной.

Не таким уж оказался страшным живущий в этом омуте черт. Явно выраженный уголовник представлен здесь в единственном экземпляре, и Клим вел свой разговор без оглядки на него. А сам по себе он опасений не внушал. Ну, крутой, но желания глумиться над новичком нет. Да и силы за ним особой не наблюдалось. На киллера я, может, и не похож, но вид у меня действительно не дохлый. И выглядеть я мог так же круто, как и сам Клим. Если постараться, то мог. Но лучше обойтись без этого. Понты хороши для блатных, которым тюрьма – дом родной. Это их жизнь, а мне бы до лучших времен перекантоваться.

– Из коренных у нас только Саван. Вор он правильный, авторитетный. – Клим глянул на расписанного мужика уважительно, но без всякого пиетета. – За него я говорить не буду, он сам за себя скажет. Если надо будет…

Вор лежал без движения и смотрел на меня холодным равнодушным взглядом. Клима он, казалось, даже не услышал.

– А мы тут люди случайные. Так же, как и ты… Или для тебя здесь мать родная? – с благодушной усмешкой спросил Клим.

– Да нет, – мотнул я головой.

– Ну, тогда ты наш человек. Мужик. И я мужик. И Доктор у нас мужик. – Клим показал на своего соседа, круглолицего мужчину с широким, раздвоенным на кончике носом. – И Гарик мужик.

Доктор лишь кивнул мне, а Гарик, полноватый парень восточной внешности, протянул мне руку. Я пожал ее и мельком глянул на Савана. Он продолжал смотреть на меня, но взгляд его не изменился.

– Все мы тут мужики, – сурово глядя на меня, продолжал Клим. – За некоторыми и, скажем так, почетными исключениями. Но законы у нас тут арестантские, и, если накосячишь, пеняй на себя.

Я кивнул. Дескать, все понимаю, да и косячить не собираюсь.

– Я смотрю, ты мужик не гнилой, поэтому бисер тут перед тобой метать смысла нет… В шахматы играешь?

– Да так, немного.

В шахматы я играть умел очень даже хорошо. Не болел ими, в кружке не занимался, но в городских соревнованиях участвовал. Даже до призового места доигрался, и второй юношеский разряд мне присвоили. Но сейчас мне не хотелось говорить об этом. И тем более играть.

Устал я очень, мне бы обосноваться на новом месте, отдохнуть. И Клим это понял.

– Давай, устраивайся. А потом подходи, чай будем пить.

Но я до чая просто не дотянул. Расстелился, лег на тонкий, с вырванной ватой, матрас поверх одеяла и тут же вырубился.

Телевизор мне спать не мешал. Во-первых, меня и пушка не смогла бы разбудить, а во-вторых, он просто не работал. Именно потому и не повезло мне, как сказал жирный Микола. Как оказалось, и без телевизора можно жить…

Что ж, в этом надзиратель был прав. Главное, что мне с камерой повезло, а все остальное – чешуя.

А с камерой мне, похоже, действительно повезло.

Встать, суд идет!.. От имени Российской Федерации… Судья оглашал приговор, и, будь у меня на голове волосы, они бы сейчас шевелились в такт жестким и суровым словам, которые вонзались в душу, как гвозди – в крышку гроба…

Лицо судьи расплывалось перед глазами, стены качались, почва уходила из-под ног. Я знал, что рано или поздно этот жуткий момент наступит, но в полной мере подготовиться к этому не смог. Мне казалось, что судья зачитывает приговор кому-то другому, а меня здесь как бы и нет. Сейчас кого-то приговорят к лишению свободы, под конвоем выведут из зала и отправят на этап, а я хоть и под впечатлением, но свободно пойду домой, где меня ждет любимая семья…

…Признать виновным по статье сто седьмой… Назначить Ромину наказание в виде лишения свободы сроком на три года с отбыванием в колонии общего режима…

Но покойником под крышкой гроба был я, а не кто-то другой. И в мою крышку вколотили три последних гвоздя, каждый длиною в год.

Я уже знал, что «загробная» жизнь существует, и даже провел в ней целых четыре месяца, но все равно состояние было таким, как будто меня отправляли в последний путь. И даже похоронный марш в ушах загудел…

Я поймал на себе взгляд жены. Варя смотрела на меня сочувствующе, но в ее глазах не было похоронной скорби. Она не хоронила меня, знала, что через два года и восемь месяцев я вернусь домой. А может, это случится и раньше. Сейчас, говорят, амнистия распространяется и на «мокрую» статью…

Три года лишения свободы. За убийство в состоянии аффекта… Именно такой срок мне и светил. И Вадим честно предупредил, что зальют мне по самые края. Ни условного срока не будет, сказал, ни ограничения свободы. И на два года лишения свободы надеяться нечего, не говоря уже о более маленьком сроке. Три года, и точка. Спасибо адвокатам, что удержали меня на сто седьмой статье. Не так уж это было и просто. И Толстоногов помог, и адвокат, и тому пришлось отстегнуть, и другому – процесс влетел в копеечку. И, как итог, три года лишения свободы.