Второй пояс. Откровения советника - Анатолий Воронин

– Почти все мои родственники проживают в Кабуле.

– А вот туда тем более не советую ехать. Наверняка там будет хуже всего.

– У меня есть еще двоюродный брат. В Урузгане живет.

– Вот туда и отправляйся. Да, и документы себе организуй понадежнее. Не мне тебя учить, как это делается. Наверняка твоя фамилия очень скоро попадет в списки врагов, подлежащих уничтожению. И тогда тебя уже ничто не спасет. Заодно подумай, что делать с агентурой. По возможности уничтожь все их личные дела и предупреди, чтобы залегли до поры до времени на дно. Не вечно же будет продолжаться этот идиотизм. Обо мне не беспокойся и не верь никаким сплетням о моей персоне. А теперь – иди и помни, о чем я сказал.

Расставаясь, ни Хайдар, ни Асад не знали, когда им придется свидеться вновь.

С первых дней пребывания в Кабуле Шакур Джан попал в водоворот стремительных событий, мелькавших перед глазами, словно картинки стробоскопа. Огромный шумный город, разительно отличавшийся от Кандагара более широкими улицами и огромными базарами, ко всему прочему был эпицентром происходящих в стране политических потрясений.

Университет, куда Шакур Джан поступил без особых проблем, был самым политизированным учебным заведением столицы. На площади перед его главным корпусом постоянно проходили митинги, переходящие зачастую в стычки членов группировок различной политической и религиозной ориентации.

Шакур Джан с иронией наблюдал за тем, как, перекрикивая друг друга, выступали маоисты. Затем их сменяли представители сразу двух крыльев НДПА. Их выступления вызывали некое отвращение у Шакур Джана, поскольку ничего путного в выдвигаемых ими лозунгах он так и не услышал. Одна демагогия. Ишь чего захотели – национализировать земли! А кто вы такие, чтобы отбирать землю у моего отца? Вы ее ему давали? Эта земля со временем будет принадлежать мне, и никто ее ни у меня, ни у моего отца не отберет. Руки коротки!

Больше всего Шакур Джану нравились выступления «Инженера» – Гульбеддина Хекматиара.

Среди студентов ходили разговоры, что «Инженер», будучи студентом университета, при короле Захир Шахе почти год сидел в тюрьме «Пули Чархи». А посадили его туда только за то, что он поливал грязью самого короля и все его святое семейство. Пришедший к власти Дауд выпустил из тюрьмы всех политических, в том числе «Инженера», и тот снова вернулся в университет.

Пламенные речи «Инженера» в корне отличались от речей других ораторов. Практически он старался никого не критиковать, дипломатично обходя наиболее болезненные вопросы. Но выступления его были поставлены так, что их можно было принимать как руководство к немедленному действию. «Инженер» ратовал за процветание Афганистана под знаменами Ислама, и только Ислама, поскольку считал, что строгие правила поведения человека, прописанные в Коране, позволят держать в узде и коррумпированных чиновников, и весь горячий афганский народ.

Шакур Джан перестал посещать митинги, проводимые ораторами НДПА и маоистами, отдавая предпочтение только выступлениям «Инженера». Их тезисы он записывал в отдельную тетрадь в зеленой обложке, которую завел специально для этого.

Так, незаметно для себя самого, Шакур Джан и втянулся в политику.

А однажды, после очередного митинга, набравшись смелости, он подошел к «Инженеру» и высказал свое искреннее восхищение его политической прозорливостью.

Хекматиар с любопытством посмотрел на молодого человека с горящими глазами и, безошибочно определив в нем одного из своих фанатичных последователей, предложил вступить в организацию «Мусульманская молодежь». У Шакур Джана едва не перехватило дыхание. Он, не задумываясь, согласился с предложением «Инженера» и в тот же день стал кандидатом в члены этой организации с испытательным двухмесячным сроком.

И закружилась карусель.

Сидя на лекциях, Шакур Джан не слушал, о чем там говорят преподаватели. Забившись в дальний угол аудитории, он только делал вид, что конспектирует лекцию. А занимался он совсем иным делом – добросовестно писал копии всевозможных воззваний своей организации. Эти листовки он затем подбрасывал в сумки своих же однокурсников, втихаря расклеивал на стенах университета и за его пределами. Большего объема работы от такого кандидата, как Шакур Джан, пока и не требовалось.

Через пару месяцев «Инженер» лично вручил Шакур Джану удостоверение члена своей организации. Шакур Джан обратил внимание, что в документе не было фотографии, а в графе «Имя» было вписано – «Гафур». Он хотел было спросить у «Инженера» в чем дело, но тот, уловив недоуменный взгляд, успокоил его:

– Нашей организации предстоит много сделать, чтобы претворить в жизнь свои идеи. Не всем они нравятся, и поэтому у нас имеется очень много противников. Пройдет время, и мы обязательно победим. Но до этого всем нам придется пройти тернистый путь. Тебе нужно еще многому учиться, чтобы занять достойное место в рядах нашей организации. Самый первый урок тебе был преподнесен сегодня. Никто из посторонних людей не должен знать твое истинное имя. С этого дня ты для всех членов нашей организации, в том числе и для меня – Гафур. И если в рядах нашей организации найдется изменник, он никогда не узнает, кто ты на самом деле. Возможно, уже в ближайшее время всем нам придется заняться более серьезными делами и перейти от разговоров к действиям. Наши враги тоже не будут дремать и объявят за нами охоту. Вот тут-то и пригодятся тебе навыки конспирации.

Гульбеддин оказался прав на все сто процентов.

Дауд, не пожелавший укрепления власти теологов и их последователей, развернул широкомасштабное наступление на священнослужителей. В тюрьму было брошено все руководство Кабульского муфтията, а мечети, в которых громче всех велась антидаудовская пропаганда, были просто-напросто закрыты.

Простые афганцы, недовольные Даудом и его окружением, начали устраивать погромы по всей стране, требуя отмены репрессивных мер, принятых властью по отношению к муллам.

Антиправительственные волнения в народе были только на руку Гульбеддину. Воспользовавшись благоприятным моментом, он вошел в сговор со старейшинами ряда племен и с их помощью совершил вооруженное восстание в Панджшерском ущелье. Не дожидаясь распространения заразы по всей стране, Дауд ввел туда войска, которые разогнали практически безоружных возмутителей спокойствия, а Гульбеддин, не дожидаясь ареста, сбежал в Пакистан.

На некоторое время в Кабуле стало немного спокойней.

Не зная, как поступать в сложившейся ситуации, Шакур Джан больше месяца мыкался, словно слепой котенок. Втихаря писал листовки, расклеивая их по ночам на стенах домов. Никто его об этом не просил, но он делал это инстинктивно, считая, что своими действиями вносит определенный вклад в общее дело борьбы с ненавистной властью. А однажды на улице к нему подошел незнакомый парень, примерно его лет. Хлопнув Шакур Джана по плечу, парень многозначительно произнес:

– А ведь я тебя знаю.