КОШКА. - Тарасик Петриченка

вынуждена читать Сорокина, слушать тяжелую музыку и писать песни на

оригинальном английском языке.

Из-за стремления к оригинальности, а может из-за того, что внешне Оля

напоминала скорее девушку Тургеневскую, чем, как сейчас модно выражаться,

«Вагановскую», она придумала себе странный (на её взгляд содержащий в себе

явно харизматические посылы) псевдоним РЭНА и пела в альтернативной рок-

группе.

…Прошли некоторые годы творческого поиска, филфака, алкоголическо -

неврастенической ненависти к коллегам по коллективу, переживаний о

нереализованности и непризнанности.

Да…Олины-Рэнины альтернативные песни на оригинальном английском языке

спросом не пользовались; поэтому Рэне-Оле пришлось выйти замуж за богатого

предпринимателя, тянущегося к прекрасному…Среди прочих была мысль как-

нибудь уговорить мужа на раскрутку нового альбома и снова собрать рок-группу.

Однако получилось так, что Рэна вышла замуж за свою мистически настроенную

свекровь, от скуки поехавшую на экзотических религиях («Музыка – грех») и вечно

пахнущего одеколоном после жизни свекра («Датские забавы да и только»), т.к.

муж всегда был на работе, а из дома Рэну из-за ревности выпускать не очень-то

любил…

Поначалу Рэну это обижало, но потом она свыклась, занялась рукоделием и

родила 3 детей.

Теперь Оля замечательная домохозяйка, славная хранительница очага, и иногда

окружающим кажется, что она счастлива.

Наверное, так оно и есть…

«Сам такой» И «Это ты, а я кто?».

«Сам такой», – то и дело повторял Огурцов.

«Слушай Огурцов, ты хоть понимаешь, что выглядишь при этом, как дурак какой-

то?!» – говорили ему на это.

«Сам такой», – отвечал Огурцов и с довольным видом где-то внутри себя

радовался.

Чуть что не по-Огурцовски, спор какой или там обсуждение – сразу на рожон лез,

провоцировал на ругань какую-нибудь, а потом снова за своё: «Сам такой», «сам

такой», «сам такой», «сам такой». Достал всех – жуть.

Но как-то подвернулся Огурцову Глухонюк-Дробипипкин, который тоже

«долдонил» на свой лад: он чуть что говорил: «Это ты, а я кто?».

«Разговор» промеж них произошел из-за пустяка какого-то. Сидели-сидели, и тут

понеслось: «Сам такой», «Это ты, а я кто?», «Сам такой», «Это ты, а я кто?», «Сам

такой», «Это ты, а я кто?», «Сам такой», «Это ты, а я кто?»…

Так они и сидят до сих пор: всё спорят о чем-то… Придурки.

СЕРАФИМА-СЕРАФИМОЧКА.

Девочка Серафима очень любила краны. Может быть, потому, что они отдаленно

напоминали Ей аистов, которые, как известно, приносят детей. Может быть,

потому что они всегда тянулись вверх, а все дети всегда внутренне мечтают

подрасти, как думают родители. Может быть, потому, что они (краны) большие

сильные и красивые. Может быть, почему ещё.

«Кан»,– частенько выпаливала Она на детский манер, указывая вдаль и вверх

своим маленьким пухленьким пальчиком.

«Ка-а-ны»,– со вздохом умилялась она также на манер французский, проезжая в

коляске мимо строительной площадки к детской.

Родители Серафимы были христианами, и, конечно же, верили в чудеса. А если

верить в чудеса, они обязательно случаются.

Наверно поэтому, во время очередной дневной прогулки Серафима заметила у

себя за спиной шесть прекрасных крылышек.

Конечно же она полетела…

Она летела мимо уставшего торгового центра, который за форму все называли

«бубликом», мимо заплаканного детского сада, который за цвет все называли

«голубым», мимо ликующей горки, построенной неизвестным депутатом

Белозерских, мимо

дискутирующей скамейки, оккупированной известными старушками

Кузьминихой и Балалайкиной, мимо измученных типовых домов…

Остановившись у окошка, из которого пахло вишневым вареньем, Серафима

махнула ладошкой удивленному водопроводчику внизу и, наконец, совершив

фигуру высшего детского пилотажа, начала совершать посадку на стрелу самого

высокого крана в округе (ну конечно!).

Родители Серафимы молча наблюдали за происходящим. Они, конечно, не

удивились…

«Видимо, у девочки выросли крылья. Такое бывает», – спокойно заметил папа в

ответ на нарушившее молчание мамино «Ах…». Он хотел заметить еще что-то, но

не успел.

«Ка-кё-до!» – прокричала Серафима родителям с высоты, замахала крылышками

и засмеялась.

Родители, конечно, улыбнулись, но потом развели руками: «Не понимаем,

доченька, – ответили они Серафиме, – ветер все твои слова унес куда-то. Повтори,

пожалуйста!»

«Ка-кё-до!» – прокричала Серафима, засмеялась и крылышками снова…

А родители снова улыбнулись и снова развели руками: «Ветер, доченька. Не

слышим тебя совсем! Сейчас стихнет – повтори еще раз, пожалуйста!» – попросили

они.

Серафиме очень хотелось, чтобы родители ее услышали, и поэтому, несмотря на

то, что ей было весело и смешно, когда ветер стих, она серьезно сосредоточилась:

«Ка-а-ны стё-о-ят дом!» – очень громко и размеренно сказала она. Но потом-таки

засмеялась и крылышками…

«Краны строят дом. Ясно», – сказал папа. «Ребёнок начинает понимать жизнь», -

снова сказал папа, а мама на это, а может и нет, даже немножко заплакала. «А давай

будем называть ее Серафимочкой», – вдруг сказала она.

СЛУЧАЙ ИСЦЕЛЕНИЯ НА ПЛОЩАДИ ВОССТАНИЯ.

Посвящается Мише ,

который может играть,

стоя на голове.

Это флейтист Петров, который работает у Московского вокзала. Петров играет

там по вторникам и четвергам в свободное от репетиций оркестра время.

Вот, пожалуй, и всё, что нам нужно знать о Петрове.

Хотя, постойте, я забыл кое-что добавить… Петров хорошо играет. Знаете, бывает

у некоторых Петровых особое чутьё: они словно угадывают, что нужно сыграть в

данный момент.

У нашего Петрова это чутьё носит характер крайне мистический: Петров даже

сам не понимает почему, например, при виде какого-нибудь бандита средней руки

из его инструмента звучит «Владимирский централ», а при виде какой-нибудь

юной студентки что-то из последней «фабрики звёзд».

Ну вот. Пожалуй, довольно о Петрове…

Это Марина Тимофеевна. Бывшая балерина, ныне глубокая пенсионерка,

проживающая на Лиговском недалеко от известного места, ограниченного

Пушкинской 10 с другой стороны.

С вешалки уже снято старое коричневое пальто, когда-то шикарное – «теперь не

пойми что», в прихожей ждут пока ещё…, «хотя, что там! – уже не пойми что»

калоши. Марина Тимофеевна собирается за хлебом. В сморщенной временем

ладошке мелочь остатков пенсии – «не пойми что».

Марина Тимофеевна одевается. Марина Тимофеевна оглядывает «на до свидания»

свою комнату. С редких фотографий поглядывает на неё прошлое – «девушка,

делающая успехи в балете». Да, когда-то… Это первый выход, это… «не пойми

что» – Марина Тимофеевна поправляет что-то, глядя в зеркало, и, хлопая дверью

выходит. Она медленно спускается по ступенькам… Надо было взять трость.

Марина Тимофеевна предпочитает ходить в магазин через площадь… Она

переходит Лиговский от ресторана к вокзалу, пропуская трамвай и посматривая по

сторонам опасаясь неожиданной иномарки… Она глядит на слишком знакомое

здание вокзала, «ныне – не пойми что – перекрашенное…»

Увидев Марину Тимофеевну, Петров почему-то заиграл «Лебедя» Сен-Санса…

Марина Тимофеевна остановилась и начала слушать…

Прошла