Тайна моего отражения - Татьяна Гармаш-Роффе

Религиозный уклон в сочетании с идеей порядка и мгновенного восстановления экономики действовал безотказно. Избиратели присоединялись пачками. Намек на предстоящую чистку страны от инородцев и иностранцев Вася подпускал в свои речи сам, по своей инициативе. На самом деле, Вася лично не имел ничего против ни евреев, ни прочих инородцев, охотно по льзовался их услугами и помощью, и если и избегал открытого общения с ними, то только ради соответствия провозглашаемых идей с образом своей жизни. Однако эта антипропаганда была мощным оружием для сплочения своих политических поклонников, превращения их в агрессивную стаю: как в мире уголовном, так и в прочих вполне цивильных мирах дружить надо непременно противкого-то. Только таким образом, чувствуя враждебность (пусть и внушенную, какая разница!) по отношению к себе со стороны всяких инородцев и инакомыслящих, политические сторонники превращаются в единомышленников, группа симпатизирующих и разделяющих убеждения превращается в партию.

Но этого Оле не объяснишь. Мала и наивна. Милая славная девочка, умничка, хороший чистый человечек, красулечка, сладкий домашний котеночек – она не просто незрелая, она никогда и не дозреет до понимания таких вещей! Вот стоит, ждет ответа, синие глазки округлились, пухлые губки поджались – ох, какая суровая!

– Я и не знал, что ты себя причисляешь к интеллигенции, – насмешливо сказал Игорь.

Он нарочно так грубо ответил ей. Оля действительно не принадлежала к этой среде, если говорить о среде, и слава богу, надо сказать – Игорь среду эту не то чтобы не любил, но смо трел на нее с большой иронией, отчетливо видя за страстью к красивым и интеллектуальным рассуждениям все те же человеческие слабости, те же низменные движения души, которые ничуть не исправились от приобщения к большой культуре… Эти небрежно бросаемые в разговорах интеллектуальные понятия служили им чем-то вроде лейбла на джинсах, марки, по которым они узнавали друг друга, опознавали принадлежность к клану избранных, которым эти марки доступны. Но, как из вестно, ни одна еще фирменная вещь не исправила природных недостатков фигуры, не прибавила красоты лицу и душе…

Однако Оля не знала эту среду, опыта у нее было маловато, чтобы все это понимать, встречи с людьми творческими вызывали в ней восхищение, и для нее слово «интеллигентный» являлось несомненным комплиментом. И Игорь знал, что обидит ее своей репликой. Но это ерунда, комариный укус – ему просто надо уйти от темы.

Оля не замедлила обидеться.

– По-твоему, интеллигентность раздается, как посты, по блату? – взвилась она. – На должность интеллигента назначаются, что ли? Это, если тебе подобная мысль не приходила в голову, – внутри тебя, это твоя личная культура, которая всегда с тобой, а уж где ты ее принял, где ты сумел ее вобра ть – не имеет никакого значения! Все, чему меня научили моя мама и моя учительница литературы, все, что дали мне книги – это та самая культура, которая выражается не в умении красиво рассуждать на интеллектуальные темы – тут я с тобой тягаться не стану, – а во взгляде на вещи!

– Уф-уф, ну ты меня просто положила на лопатки! Я и не знал, что ты у меня такой философ…

– Так вот, – продолжала она, разгорячившись, – это не умно, не справедливо, не интеллигентно и не культурно – бы ть анти-кто-угодно. А еще хуже – делать свое «анти» смыслом своей политики и вбивать эту гадость в головы «всех», у которых свои мозги никогда не работали и уже не будут.

Игорь улыбнулся:

– Ты такая хорошенькая становишься, когда злишься! Разрумянилась вся, глаза блестят…

– А так я что – не хорошенькая?

Игорь притянул Олю к себе. Отстранив губы от поцелуя, она сказала:

– Ты не ответил на мой вопрос. Его партия – националистическая?

– Нет, малыш, успокойся. Он умеренный патриот, без всяких крайностей…

Игорь сумел ее обмануть тогда, но ее наблюдательность его обеспокоила. Оля стала замечать куда больше, чем раньше; она начала размышлять и анализировать, и потому это было совершенно разумно и правильно – отправить ее поучиться в Со рбонну. Ничего, что они скучают в разлуке, это полезно.

Когда она вернется, вся эта эпопея будет закончена. К тому же и выборы пройдут. Он уже выполнит свои обязательства по их подготовке перед Васей и, скорее всего, тогда же и уйдет от него окончательно. На услуги Игоря спрос большой, а за время, которое он работает на Васю, многие сумели оценить его таланты и результаты его труда, включая Васиных противников. Так что Игоря с руками оторвут.

Да, так он и сделает.

В конце концов, доля правоты в Олиных словах есть...

* * *

В последующую неделю мы с Шерил встречались практически ежедневно – мы с ней ходили в кино, обедали в ресторанчиках или у меня дома. К себе домой она меня почему-то не приглашала, но я тогда не задавалась этим вопросом. Наши встречи были похожи на свидания, а мы – на влюбленных. Я, во всяком случае…

Шерил, по правде говоря, особенно сильных эмоций не выказывала – это было за пределами ее возможностей. При всей нашей схожести Шерил была совсем иной. Она больше смотрела и слушала, чем говорила. Она была тиха, вежлива, слова «спасибо-пожалуйста, если тебя не затруднит, извини, я хотела бы тебя попросить» и так далее, в том же духе, пересыпали ее речь и занимали в ней наибольшую часть, – основной же смысл выражался на редкость сдержанно и кратко. Прежде чем что-либо сказать, она вскидывала на меня глаза, словно проверяя, можно ли мне доверить такой секрет, даже если это касалось всего-навсего предложения выпить чашечку кофе. Моя манера, прямая и открытая, что нормально для русских, была ей непривычна и смущала ее. Она иногда стеснялась говорить со мной, краснела и искала подолгу слова…

Короче, она была западным человеком. И вела себя соответственно по принципу: у меня своя жизнь, у вас своя, я к вам не лезу в душу, вы ко мне тоже не лезьте; у вас все прекрасно, я уверена в этом, и у меня тоже; и даже если это вовсе не так, никто никому навязываться не станет, все будут улыбаться и жить каждый сам по себе со своими проблемами и печалями… На вопрос, как дела – ответ всегда: отлично! Не потому что отлично на самом деле, а потому, что ничего другого вам знать не положено… Если ты попробуешь рассказать кому-нибудь о своих проблемах, тебя выслушают. Посочувствуют и, может быть, даже помогут. Но только это не станет дружбой и даже простым началом ее. Откровенность людей не сближает, они просто сошлись на нейтральной территории, постояли на ней, потоптались, обменялись мнениями и даже услугами и снова разошлись – каждый умотал на свою территорию, за свою ограду, из-за которой завтра же ты можешь рассчитывать только на приветливое и безразличное «здравствуйте, как дела?». И снова скажешь: «отлично»…

Я боролась изо всех сил с этим западным менталитетом, я лезла к ней в душу всеми своими четырьмя лапами, я задавала бестактные вопросы, я постоянно смущала Шерил.