Голос любви - Кэрол Дин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Подождите, не так быстро… — Блю оставил свой кофе и наклонился над столом, глядя Симоне прямо в лицо. — Не кажется ли вам, что начинать надо не с этого?
Симона не знала, что у Блю на уме, но отпрянула от него, как испуганный заяц.
— Не понимаю, — пробормотала она.
Он дотронулся до ее волос и почувствовал, как тело стало наполняться приятными, но слегка настораживающими ощущениями.
— А как насчет «Доброе утро, Блю! Как спалось — крепко или проворочался всю ночь в постели, думая обо мне, как и я о тебе?»
Симона была поражена такой самоуверенностью. «Да как он смеет!»
— Я в отличной форме, Симона, — продолжал Блюделл как ни в чем не бывало, — хотя и действительно спал плохо. Да и как могло быть иначе, когда мы спали в разных постелях, в то время как должны были согревать друг друга в одной?
Она отодвинулась, он сделал шаг назад.
— Что до компьютера, то, хотите верьте, хотите нет, у меня есть свой. А к Сэму Майклу, или как его там, я вас сопровождать не намерен — если только это не имеет отношения к Хэлламу. — Он выжидающе посмотрел на нее.
Симона молчала, не в силах что-либо произнести.
— Далее. Того, что я узнал от вашей мамы…
— Зовите ее Джозефина, — пробормотала она.
Он кивнул.
— Так вот, того, что я узнал от нее о «Хэллам порклейн», мне, полагаю, достаточно. Так что я, пожалуй, сразу же приступлю к работе. Если не возражаете, я расположусь в своем кабинете.
Он требовательно протянул к ней руку. Симона смотрела на него как завороженная, не понимая, чего хочет от нее этот человек. Блю улыбнулся, сияя, как лампочка на двести свечей.
— Папки, тигренок. Дай мне папки.
Симона уже собралась было потребовать, чтобы он не называл ее тигренком, но передумала — все равно это бесполезно.
Она широким жестом открыла левый ящик стола, достала оттуда папки, корешки которых были подобраны по цвету, и вложила их в протянутую руку Блю. Он кинул на них быстрый взгляд.
— Здесь есть финансовый отчет фирмы Хэллама за последние по крайней мере пять лет?
— Есть.
Он поцокал языком.
— Ну что ж, приступаю к работе. Встретимся в… — он кинул взгляд на часы, — ну, скажем, в два. Думаю, за час мы сумеем сформулировать вопросы, которые зададим Крэнуэю?
— Может быть, сверим наши часы? — сухо спросила Симона. — Не хочу отвлекать вас в неподходящее время.
— Можешь отвлекать меня в любое время, крошка. В неожиданности есть своя прелесть…
Симона в бессилии опустила голову.
— Не надо, Блю… Ради Бога, берите папки и уходите!
Через минуту, решив, что Блю уже покинул комнату, она подняла глаза и с ужасом обнаружила, что тот стоял в дверях, победно ухмыляясь, с папками, небрежно сунутыми под мышку.
«Еще одно слово — и я его убью!» — почти прокричала про себя Симона, понимая, что ее внутреннее «я» в данный момент походит на проснувшийся вулкан.
— Да, сегодня утром звонил Нолан, — неожиданно вернулся к разговору Блюделл.
Симона успокоилась.
— Ну и как он?
— Все в порядке. Он дома. За ним ухаживают мать и сестра, так что болеть ему даже нравится.
— Ну что ж, я рада, что ничего опасного…
— Он говорит, что неделек шесть проваляется в гипсе, но зато потом будет как новый. Просил, чтобы вы позвонили ему.
Она кивнула, надеясь, что хотя бы на этот раз он уйдет. Но Блю по-прежнему стоял в дверях, не шевельнувшись. Воцарилась тишина, но не напряженная, а уютная, и ни ему, ни ей не хотелось ее нарушать.
— Я понял, на сегодняшний вечер ничего не запланировано? — произнес наконец Блю, глядя перед собой в пространство.
— Обычно первые пару дней я оставляю вечера свободными.
Вчерашний вечер — исключение. Устроить его была инициатива Джозефины.
— Я вижу, Джозефина заправляет здесь очень многим! — усмехнулся он.
— Она возглавляет совет директоров «Анджаны».
— М-м, — неопределенно отозвался он.
— Что это значит?
— Ничего. Я хочу сказать, ваша мама — потрясающая женщина: умная, удачливая, привлекательная…
— К чему вы клоните? — Она взяла в руки пачку писем, делая вид, что ужасно занята, и открыла один конверт.
— Ни к чему, просто констатирую факт.
Так и не вынув письмо из конверта, она рассерженно отложила его в сторону и подняла глаза на Блю.
— Нет, вы явно хотите этим что-то сказать!
Он задумчиво нахмурился и потер мочку уха. Симона впервые за все это время обнаружила, что Блю снял свою серьгу.
— Я просто задумался, хотите ли вы быть похожей на нее, — спокойно произнес он.
Симона не знала, сердиться или смущаться. Пытаясь взять себя в руки, она сказала:
— По-моему, моя мама — еще не худший пример для подражания. Хотите, я угадаю, чем занимается все время ваш отец? Сидит на лавочке, попивает пиво, глядит на мирскую суету вокруг и философствует.
Слова Симоны явно задели в душе Блю какую-то больную струну, ибо в его взгляде появились злость и боль. Причем боли, граничащей с отчаянием, было больше.
— Мой отец уже год как умер, — упавшим голосом произнес он. — Впрочем, вы нарисовали весьма точный портрет. Разве что пиво он не любил…
— Извините, я не хотела… — От стыда Симона готова была спрятаться под стол.
Он пожал плечами:
— Ничего страшного, вы же не знали… — Он собирался уйти. Улыбка, которая, казалось, была для него такой же естественной, как дыхание, снова играла на его губах. — Если я вам зачем-нибудь понадоблюсь, то я в моем кабинете.
«Не беспокойся, я постараюсь держаться от этой комнаты как можно дальше!» — думала Симона, глядя вслед удалявшейся ослепительно красной футболке.
Обед с сэром Майклом Твиккемом занял без малого полтора часа, но и пяти минут такой смертной скуки для Симоны было уже достаточно, чтобы почувствовать себя отвратительно. Поскольку сэр Майкл был одним из главных спонсоров «Анджаны» и давал этот обед как бы в знак признательности за многолетнее сотрудничество, Симоне приходилось терпеливо сносить эту скуку. Единственное, что было хорошего в этом обеде, — он более или менее отвлекал ее мысли от Блю.
Впрочем, разговор на этом обеде совершенно случайно зашел о Гасе Хэлламе. Сэр Майкл, как оказалось, одно время входил в совет директоров «Хэллам индастриз» и теперь всякий раз, лишь речь заходила о Хэлламе, превозносил его до небес.
— Хэллам — парень что надо, — говорил сэр Майкл. — Ответственный до последних мелочей, надежный, как каменная стена, и скромен до болезненности.