Простодушный - Вольтер

Среди книг, заполнявших досуг обоих узников, нашлись стихи,переводы греческих трагедий и кое-какие французские театральные пьесы. Стихи,где речь шла о любви, и радовали и печалили Простодушного. Все они говорили емуо его бесценной Сент-Ив! Басня о двух голубях[52] пронзила ему сердце: он-тобыл лишен возможности вернуться в свою голубятню! Мольер привел его в восторг:с его помощью гурон познакомился с нравами парижан и одновременно всего родачеловеческого.

– Какая из его комедий нравится вам всего более?

– «Тартюф», без сомнения.

– Мне тоже, – сказал Гордон. – В эту темницу вверг меняТартюф, и возможно, что виновниками вашего несчастья тоже были Тартюфы. Акакого вы мнения, о греческих трагедиях?

– Для греков они хороши, – ответил Простодушный. Но когда онпрочитал новую «Ифигению»[53], «Федру», «Андромаху», «Гофолию», он пришел вполное восхищение, вздыхал, лил слезы и, не заучивая, запомнил их наизусть.

– Прочтите «Родогуну», – сказал Гордон. – Говорят, это верхтеатрального совершенства; другие пьесы, доставившие вам столько удовольствия,не идут с ней в сравнение.

После первой же страницы молодой человек вскричал:

– Это не того автора!

– Почему вы так думаете?

– Не знаю, но эти стихи ничего не говорят ни уму, ни сердцу.

– Ну, это из-за их качества.

– Зачем же писать стихи такого качества? – возразилПростодушный.

Прочитав внимательнейшим образом всю пьесу ради того лишь,чтобы насладиться ею, Простодушный удивленно уставился на своего друга сухимиглазами и не знал, что сказать. Но так как тот требовал, чтобы гурон дал отчетв своих чувствах, он сказал:

– Начала я не понял; середина меня возмутила; последняясцена очень взволновала, хотя и показалась малоправдоподобной; никто издействующих лиц не возбудил во мне сочувствия; я не запомнил и двадцати стихов,хотя запоминаю все до единого, когда они мне по душе.

– А между тем считается, что это лучшая наша пьеса.

– В таком случае, – ответил Простодушный, – она подобналюдям, недостойным мест, которые они занимают. В конце концов, это дело вкуса;мой вкус, должно быть, еще не сложился; я могу и ошибиться; но вы же знаете, япривык говорить все, что думаю, или, скорее, что чувствую. Подозреваю, чтолюдские суждения часто зависят от обманчивых представлений, от моды, отприхоти. Я высказался сообразно своей природе; она, может быть, весьманесовершенна, но может быть и так, что большинство людей недостаточноприслушивается к голосу своей природы.

После этого он произнес несколько стихов из «Ифигении»,которых знал множество, и хотя декламировал он неважно, однако вложил в своечтение столько искренности и задушевности, что вызвал у старого янсенистаслезы. Затем Простодушный прочитал «Цинну»; тут он не плакал, но восхищался.

Пока наш незадачливый гурон скорее просвещается, чемутешается, пока его способности, долго находившиеся в пренебрежении,развиваются так быстро и бурно, пока природа его, совершенствуясь,вознаграждает за обиды, нанесенные ему судьбой, посмотрим, что тем временемпроисходит с г-ном приором, с его доброй сестрой и с прекрасной затворницей Сент-Ив.Первый месяц прошел в беспокойстве, а на третий месяц они погрузились в скорбь;их пугали ложные догадки и неосновательные слухи; на исходе шестого месяца всесочли, что гурон умер. Наконец г-н де Керкабон и его сестра узнали из письма,давным-давно отправленного бретонским лейб-гвардейцем, что какой-то молодойчеловек, похожий по описанию на Простодушного, прибыл однажды вечером вВерсаль, но что в ту же ночь его куда-то увезли и что с тех пор никто ничего онем не слыхал.

– Увы, – сказала м-ль де Керкабон, – наш племянник сделал,вероятно, какую-нибудь глупость и попал в беду. Он молод, он из Нижней Бретани,откуда же ему знать, как себя вести при дворе? Дорогой братец, я не бывала ни вВерсале, ни в Париже; вот отличный случай их посмотреть. Мы разыщем, бытьможет, нашего бедного племянника, – он сын нашего брата, наш долг помочь ему.Как знать, возможно, когда умерится в нем юношеский пыл, нам в конце концов всеже удастся сделать его иподьяконом. У него были большие способности к наукам.Помните, как он рассуждал о Ветхом и Новом завете? Мы отвечаем за его душу –ведь это мы «говорили его креститься. К тому же его милая возлюбленная Сент-Ивцелыми днями плачет о нем. Нет, в Париж съездить необходимо. Если он застрял водном из тех мерзких веселых домов, о которых я столько наслушалась, мывызволим его оттуда.

Приора тронули речи сестры. Он отправился в Сен-Мало кепископу, который крестил гурона, и попросил у него покровительства и совета.Прелат одобрил мысль о поездке. Он снабдил приора рекомендательными письмами котцу де Ла Шез, королевскому духовнику и высшему сановнику в королевстве, кпарижскому архиепископу Арле[54] и к Боссюэ [55], епископу города Мо.

Наконец брат и сестра пустились в путь. Однако, приехав вПариж, они потерялись в нем, словно в обширном лабиринте люди, не имеющиепутеводной нити. Средства у них были скромные, между тем для розысков им каждыйдень требовалась карета, а розыски ни к чему не приводили.