Мы же взрослые люди - Юлия Гурина

Илье новое учение нравилось, давалось легко и как минимум вдохновляло. Такой уж склад психики. Родись Илья на 15 лет раньше, был бы отличным комсомольцем. Поначалу Нина радовалась за мужа, что он обрел свою волну и не прозябает в унынии, в котором Илья решил прозябнуть сразу после их свадьбы. Потом она стала опасаться за его психическое равновесие, потому что Илья нырнул в новорощенную эзотерику с головой, совершенно отключив критическое мышление.

Нина тогда начала штудировать информацию по сектам, как из них спасать близких. Шло время, увлечения Ильи отражались на их общем кошельке незначительно. Никто не просил его продать квартиру и уйти с работы. Илья стал стабильно бодр, начал практиковать позитивное мышление и аффирмации. И Нина поверила на какое‑то время в то, что это решение, выход. Но потом поняла, что это скорее уход из реальности, ее избегание. Илья отдалился от семейных дел, отдалился от сына. Отдалился от Нины. Ей казалось, что он оставил ее, поместил на полку в серванте, как дорогой трофей, а сам двинулся дальше за новыми достижениями.

На неделе муж собирался уехать в свой первый ретрит. Илья пребывал по этому поводу в крайней степени ажитации. Он переходил на новую ступень развития, так он и говорил Нине, где каждый вынужден платить чем‑то дорогим за право обладания новыми знаниями. Плата не деньгами. Плату назначал гуруджи, у Ильи это была отвязка от семьи. Не развод, нет! Просто отвязка. Илья рассказывал, как представлял каждого из них отдельной космической галактикой и чувствовал ток вселенского тепла. В своей медитации он увидел, что отвязка Богдану пойдет на пользу и Нине тоже не повредит. Он представлял, как рвет обвязывающие и удушающие их нити, и все галактики улыбаются.

Как именно улыбаются галактики?

– Только важно, чтобы вы тоже не держали нити. Ты как мать объясни это Богдану. Каждый из нас личность, космос, демиург, и родственные связи только ограничивают нас, ничего не давая взамен, кроме плена.

Нина вздохнула только. Сотый разговор в таком ключе, все аргументы она исчерпала – Илью не прошибешь. Он как в броневике, на котором стоит сам Ленин.

* * *

– Он будет месяц работать над своей духовной составляющей – снимать умственное напряжение, слушать потоки информации земли.

Обе вздохнули.

– Ох. Это еще не самое ужасное, что может стать с мужиком, – говорила Нине мама, – главное, что не пьет, – добавляла она и тут же вспоминала нехорошим словами первого своего зятя.

– Нашел такой способ справляться с кризисом среднего возраста, – отвечала Нина и вертела в руках кружку с чаем. Обычным черным, с лимоном. У Нины дома пили только иван-чай (экологически чистый), который собирали люди гуруджи. «А обычный‑то вкуснее», – промелькнула мысль. На родительской кухне Нине было по-детски уютно. Она все чаще вспоминала детство, которое от долгой выдержки в бочке памяти становилось все ярче, добавлялись разные ягодные нотки, а сейчас еще простой и любимый привкус лимона. Нина смаковала воспоминания как хорошее вино, так было легче глядеть на это неведомое чудище – кризис среднего возраста.

– Кстати, не передашь ли отцу этот коньяк в знак примирения? – и мама протянула вычурную бутылку в виде туфельки. Жидкость внутри была немного мутноватая.

– Мам, он не общается со мной так же, как и с тобой. Не отвечает на звонки, не пишет смс, как я ему передам? – Нина машинально взяла бутыль-туфлю. – Слушай, тут какой‑то осадок. Смотри, коньяк мутный!

Нина подняла «туфельку» к свету.

Мама стояла недвижно и невозмутимо.

– Это не осадок. Это метиловый спирт, – гордо произнесла она.

– Мама, ну как так можно?! Ты чокнулась совсем, что ли? Где же ты его взяла?

Мама победоносно улыбалась.

– Так, надо срочно это вылить, пока кто-нибудь случайно не отравился.

Нина направилась к раковине, мама попыталась забрать бутыль, но Нина опередила и вылила в раковину содержимое.

– Эх, такой план завалила, – сокрушалась мать.

А дальше они просто сели на кухонную скамейку, обнялись и заплакали.

Так вот: Илья через пару дней улетает. На месяц или два. Ведь ничего не может быть важнее духовного роста.

Нина задавала себе вопрос, как все закрутилось? Предпосылок набралось с избытком. Мир семьи Нины как будто проткнул айсберг. И все уже начинало тонуть. Отец, ушедший в другую семью, одержимая местью мама, дочь, которая все больше и больше худела, муж, который сел в шлюпку и уплыл в ретрит с этого проклятого «Титаника». Нина искала спасения. Жилетку. И этим жилетом, спасательным жилетом с лампочкой и свистком, и стал Ринат.

И Нина прыгнула в воды ледяные и обжигающие. И очень скоро влюбилась самой горячей любовью, на которую было способно ее сердце. Но как именно и когда, в какой момент? Она помнила, что после той встречи с колготками она что‑то написала Ринату в фейсбуке. Что‑то простое и прямолинейное как шпала. Она хотела снова быть той девочкой, которая на даче сидит с миской малины и кормит мальчишек, надевая ягоды на пальцы. Состояние юности, совершенной свободы, девичьей силы, некоторого превосходства над глупыми примитивными мальчишками – это состояние ей и хотелось вернуть. Ей захотелось повернуть свою судьбу. Малина, стекающий по пальцам сок ягод. Нежные губы юношей, вокруг которых пробивается первая пушистая щетина. Косые рыжие лучи заката ложатся на их лица. И ноги у всех в шлепанцах и грязные от пыли.

Конечно, всего этого Нина не написала. Сообщение строилось из последовательных общих фраз: как дела, привет, была рада, с удовольствием еще, приятно было поговорить, ты хорошо выглядишь, надеюсь, еще увидимся, ты пробудил во мне воспоминания и что‑то еще…

Нине настолько стало стыдно от написанного, что она даже стерла это сообщение из своего мессенджера после отправки. Ринат ответил смайликом. А потом позвонил и предложил встретиться. «Такие вещи надо говорить глаза в глаза», – шутливо сказал он.

Начались встречи. Невинные, дружеские. Но между этим мужчиной и этой женщиной то и дело пробегала искра. Особенно сильно искра била по Нине. Ринат и Нина делали вид, будто не замечают этих всполохов. Зачем? Наверное потому, что так более щекотно. Они ходили в кафе, гуляли по набережным, Ринат набрасывал свой пиджак ей на плечи, когда они смотрели на мокрый блеск городской реки. Однажды они забрались на крышу дома в самом центре, у Рината там жил знакомый и дал ключ от чердака. Сидели на покатой крыше, Нина вцепилась в руку Рината и чувствовала, как она тверда. Бицепсы, трицепсы и что там еще за мышцы ниже локтя на руке. Это ощущение ошпарило Нину. То самое горячее и страшное налетало на нее и ползало в животе, в груди, в горле. Даже за ушами немного щекотало. Ее бросило в дрожь. Она все свалила на страх высоты и холод. Понятное дело, что это был другой страх: что она вот-вот разобьется. И в этот раз уже не сможет сбежать. Точнее, не захочет: ей была нужна эта влюбленность, необходима для выживания.