Пыльная зима - Алексей Слаповский

– В пять утра? И нам на дачу к детям ехать.

– Ну и что? Хочу вина.

– И плевать на дачу, – подхватила женщина. – Там родители мои, пусть нянчатся, им в радость. Приедем позже, правильно?

– Правильно.

Женщина принесла бутылку кагора (на случай большого праздника хранился этот кагор!), выпила с Виктором, смеясь, удивляясь своему настроению. А выпив еще рюмку – закрыла глаза и тихо заплакала.

– Ну что? Что? – спрашивал Виктор, целуя мягкие руки.

– Ничего. Где ты раньше был?

– Неважно. Теперь я тут. С тобой, – сказал Виктор и полюбил женщину, и они стали жить счастливо и умерли в один день.

Это, конечно, шутка, а всерьез: Виктор остался в этом доме. Он каждый день ждал появления хозяина и большого скандала, но хозяин все не появлялся. Может, увяз в той суматошной жизни, от которой освободился сам Запальцев? Дай Бог ему удачи в таком случае! (И вдруг холодок по спине: а что, если этот чмурик по неопытности нарвется на серьезные действия друзей-врагов Запальцева, что, если покалечат его, Запальцева, тело, что, если вообще погибнет? – навсегда оставив двойника в своем теле, а оно и старее, и хуже, но с другой стороны, лучше спокойно жить в таком теле, чем умереть в молодом и упругом.)

Виктор поражал жену ласками, был необычайно внимателен к детям и скоро всей душой привязался к ним.

Правда, сначала ему пришлось попугать домочадцев: сказал, что ощущает смешные провалы в памяти. Например, дорогу вот на службу забыл, чудеса! Лена переполошилась, Виктор ее кое-как успокоил, сказал, что уже был у врача, ничего страшного, это восстановится, главное – не фиксировать на этом внимание, а окружающим – помочь вспомнить то, что забылось. Они помогали – Виктор умудрился сделать это веселой игрой. «Куда это я портфель засунул?» – бродил он по квартире, а дети радостно кричали: «Холодно! Теплее! Горячо!» – а потом признавались, что портфель отдан в ремонт – ручка отвалилась. И все в таком же роде.

На работе он довольно быстро вошел в курс дела, проявив минимум энергии, которой наделила его природа, не прошло и месяца, как его выдвинули небольшим начальником, и уже руководство намекало на возможности дальнейшего повышения, но Запальцев остерегся такой стремительной карьеры, поубавил прыти. Он увлекся другим. Сначала он доказал соседу из квартиры тридцать два, что тот совершенно напрасно владеет двумя сараями во дворе, один из которых искони принадлежал квартире номер тридцать три, и если он, хозяин квартиры тридцать три, какое-то время не заглядывал туда, то это еще не давало соседу права сломать перегородку и увеличить свой сарай вдвое за счет чужого. Если бы к соседу, пенсионеру Ивану Исааковичу Суцкису, с такими претензиями обратился сам Неделин, то Суцкис в два счета отшил бы его, доказав, что имеет право в связи с заслугами и на два, и на три сарая, а Неделин аксиоматически (Суцкис был математик, бывший доктор наук) не имеет права ни на сарай, ни, если подумать, на проживание в квартире тридцать три, ни, если совсем всерьез, на жизнь вообще, поскольку обыватель и больше ничего. Неделину этого хватило бы. Но Запальцев, выслушав, сказал:

– Я не понял, козел старый. Тебе разве жить не хочется? Аксиоматически?

И сделал такие глаза, что Суцкис в полчаса освободил сарай – и с этого дня издали здоровался, улыбкой показывая, что он еще полон сил и жить ему хочется.

Аксиоматически.

Виктор озаботился сараем не ради принципа. За несколько дней он преобразил его, привез откуда-то верстак, инструменты – Лена не могла наудивляться его расторопности – и занялся совершенно неожиданным делом: изготовлением мебели. Уже его первое произведение вызвало восхищение всего двора: шкафчик-бельевик, в котором современная четкость линий сочеталась со старинным кружевом резьбы, а особенно всем понравились дельфины с красавицами. Бельевиком не только восхищались, но готовы были и купить за хорошие деньги, Виктор, однако, не согласился, он хотел работать для души. По крайней мере пока. А там видно будет.

– Это в нем талант дремал, – объяснила соседям жена Неделина. – Читали в «Науке и жизни»? – в каждом из нас дремлет какой-то талант!

Соседи расходились задумчиво, спали неспокойно. Со снами.

Неделин шел по бесконечно длинному сочинскому побережью. Он был в плавках – одежду сбросил, когда, спасаясь от преследователей, добежал до пляжа, где и пропал среди людей. Он шел давно и долго. В городе в таком виде появляться нельзя. Очень хотелось есть и пить. Неделин не мог припомнить, чтобы у него было подобное чувство голода, да и откуда взяться этому чувству при его размеренной семейной жизни? Найденные среди пляжного мусора, газетных и полиэтиленовых обрывков вареное яйцо и половинка печенья только раздразнили аппетит, а жажду и подавно. Но закрыты киоски с напитками, а море, до этого воспринимавшееся как вода, открылось вдруг как уродливый объем горько-соленой бесполезной жидкости, налитой в лохань земли, видимо, в насмешку над людьми.

Звезды над головой тоже издевались – бесполезной красотой.

Люди – враждебны: нельзя постучать и попросить глоток воды и кусок хлеба. Нет, попросить-то он может, но дадут ли? Неделину оставалось одно: сквозь все нарастающее чувство жажды и голода радоваться свободе и пустынности. Несколько раз впереди показывались люди, Неделин уходил с берега, прятался в тени домов, где не светились окна, прятался в аллеях и кустарниках, окружающих высотные дома санаториев и пансионатов. Можно было, конечно, прикинуться ночным купальщиком, но вдруг это милицейский наряд, вдруг его ищут по всему берегу?

Город, кажется, кончился. Или это незаселенное место, пустырь, а дальше – там ведь огни какие-то? – опять город или бесконечная курортная зона?

А вон палатка. За палаткой свет и дымок от костра – полуночничают. Смех, треньканье гитары. А с этой стороны на веревке сушится то, что ему нужно: тренировочные штаны и майка. Если не в самом городе, то в околопляжных местах можно ходить в такой одежде без стеснения. А в городе пробежаться: тренируюсь, граждане, бег трусцой!

Было все-таки страшновато. Все-таки в первый раз. Но – необходимо. Неделин стал приближаться на цыпочках, приседая, замирая, слушая. Вот он уже возле веревки, протянул руки, сорвал штаны. Тут же присел, прислушался. Голоса, спокойное треньканье гитары. Торопливо надел штаны, протянул руку за майкой – и тут же его схватил кто-то сзади.

Неделин обернулся и увидел добродушного с рыжей бородой толстяка лет тридцати, мокрого, он, наверное, ходил купаться и незаметно подкрался к Неделину.

– Извините, – сказал Неделин, а добродушный бородач жизнерадостно изумился:

– За что? Бери майку-то.

Неделин снял майку с веревки.

– Пойдем.

Он привел его к костру, где сидели две женщины и мужчина, лирически перебиравший гитарные струны.

– Позвольте представить, – сказал добродушный бородач. – Вор!