Клеопатра - Наталья Павлищева

Но оказалось, что пора не в храм на церемонию, а всего лишь Клеопатре готовиться. Цезарь с сопровождающими отправился осматривать город.

Потом они до самой ночи пировали на роскошном корабле, но без Клеопатры, ту оставили для какихто особых приготовлений. Ночью в одиночку на ложе Цезарь чувствовал себя не слишком уютно. Он вдруг осознал, что привык не только к ее гибкому телу, обволакивающему голосу, но и к ее болтовне. Лежа без сна и вспоминая рассказы любовницы, он вдруг стал понимать, что болтовня по сути пустой не была. Царица очень многое знала и могла рассказать. Приходилось признавать, что в этой не слишком красивой головке был ум.

Весь обряд Цезарь смотрел на Клеопатру и не верил своим глазам. Она преобразилась, большие синие глаза стали просто огромными и сияли, как тысяча звезд сразу. Этот блеск заслонял и крючковатый нос, и узкие губы, и пухлые щеки, завораживал, подчинял себе не меньше ее голоса.

А еще прямая спина. Неужели вот эта юная богиня, больше похожая на каменное изваяние, способна двигаться с кошачьей грацией?! Перед глазами изумленного Цезаря под восторженный рев толпы к трону плыла сама Изида! Даже ковылявший рядом ее малолетний супруг Птолемей смотрел на сестру вместо жрецов.

Когда Цезарь согласно измененному ради них ритуалу протянул ей знаки царской власти, царица одарила всех таким блестящим взглядом, что показалось, будто сумрак храма прорезали солнечные лучи!

Больше всего ему хотелось подхватить Клеопатру под острые локотки тонких рук, прижимавших к груди жезл и плеть, и заключить в свои объятия.

Цезарь уже привык к изменчивости нрава и настроения своей любовницы, но не уставал удивляться переменам ее внешности. Никогда ни одному скульптору не удастся передать очарование Клеопатры, которое кроется не в правильных чертах лица, а в его живости, в сиянии глаз, в смене настроения. Сначала Цезарь думал, что это притворство, но потом понял: она не играет – живет. Просто в его возлюбленной уживаются десяток разных женщин сразу, потому она может быть то нежной, то злой, то ласковой, то капризной, то заботливой, то надменной, то скромницей, то распутницей…

И все это Клеопатра, ее не переделаешь. Но переделывать вовсе не хотелось.

Цезарь вдруг понял, что влюблен! Он, прозванный своими же легионерами распутником за множество покоренных женщин, как мальчишка влюбился в эту дикую кошку, столикую распутную скромницу! Или скромную распутницу? Это все равно, Клеопатре подходило и то, и другое определение.

Одновременно с этим пониманием пришла… ревность. Он смотрел на маленького Птолемея и пытался представить, как мальчик прикасается к Клеопатре. Стало не по себе от желания попросту придушить юного царя.

Цезарь даже головой потряс, отгоняя ненужные мысли. Он что, с ума сошел – ревновать любовницу к ее мужу, да еще и малолетнему?! Смотреть на мальчика расхотелось, но дурацкая ревность не отпускала.

Когда Клеопатра предстала перед его глазами в груде тряпья, она не была девственницей… Но первый из ее малолетних мужей, воспитанный Пофином, явно не был способен на мужские подвиги. Значит, ктото другой? Вспомнив о слухах про связь Клеопатры с Гнеем Помпееммладшим, Цезарь нахмурился. Этот мог! Молод, хорош собой…

Сердито сопя, он лежал на спине, закинув руки за голову, и пытался убедить сам себя, что Клеопатру лишил девственности все же погибший Птолемей. Не получалось, перед глазами возникала крепкая фигура молодого Помпея, заслоняя собой и Птолемея, и евнуха Пофина.

Сама виновница мучений непонимающе смотрела на любовника, уставившегося в потолок с мрачным выражением лица.

– Чтото не так, Цезарь? – ссориться в такой прекрасный день совсем не хотелось, и Клеопатра была настроена миролюбиво.

– У тебя было много мужчин?

– Что? – даже оторопела она от такого вопроса. Уж о чем, а о мужчинах ей, только что получившей царские регалии в Мемфисе из рук Цезаря и ПшерениПтаха, совсем не думалось.

– Я спросил, много ли у тебя было мужчин.

– Нет!

Ну что за женщина?! «Нет!» А он теперь должен думать, сколько включает в себя это «нет».

– Но ты не была девственницей…

Клеопатра подперла кулачками щеки и внимательно посмотрела в лицо любовника.

– До тебя один.

– Птолемей?

– Кто? Птолемей?! – веселый смех разнесся по спальне.

Ей весело, ей очень весело от одного предположения, что ее мужчиной мог быть этот толстяк! Значит, всетаки Гней? Жизнь сыну Помпея в тот миг спасло только то, что он находился очень далеко от Цезаря. Но промолчать Гай Юлий не смог, фыркнул:

– Что же Гней Помпей не научил тебя целоваться?

Клеопатра замерла, чтото соображая.

– А при чем здесь Помпей?

И вдруг снова расхохоталась:

– Ты ревнуешь меня? Цезарь, ты меня ревнуешь?

Тот разозлился окончательно, причем непонятно, на кого больше – любовницу или самого себя.

– Что тут смешного?!

Теперь она уперла локотки в его грудь и уставилась в глаза своими синими омутами. Возможно, от близости, но показалось, что глаза косят.

– Тебе не стоит ревновать, это был хороший мальчик, не имеющий никакого отношения ни к Птолемею, ни к Риму тем более. Просто я не хотела доставаться мужу нетронутой… К счастью, мне удалось прогнать Птолемея в первый же вечер раз и навсегда. Больше никого не было, клянусь Изидой. А сплетню придумал Пофин, чтобы меня прогнали за связь с римлянином.

– Но у тебя и сейчас связь с римлянином.

Клеопатра перевернулась на спину, вытянула руки вверх и почти мечтательно произнесла:

– Теперь меня не прогонишь, я царица, коронованная в Мемфисе самим ПшерениПтахом…

– Кто тебе мешал короноваться раньше?

– Сказала же, что было много противников.

Цезарь решил, что они ведут не те разговоры, а потому притянул ее к себе:

– Ваше величество, а царицам можно заниматься любовью с иноземцами?

– ПшерениПтах ничего об этом не говорил, но ведь нас никто не видит?

Цезарь не был уверен, что она шутит.

Кавалькада судов медленно тащилась по Нилу против течения. Само течение было слабым, поэтому особых трудностей движение не вызывало. С раннего утра пекло солнце, заставляя все живое прятаться в тень, поэтому двигались часто ночью, приводя в изумление живущих по берегам реки. Действительно, с палуб судов, ярко освещенных множеством огней, доносились звуки пира, музыка, пьяные голоса…

Цезаря уже не слишком радовало это путешествие, с Клеопатрой чтото происходило, непонятное ему. Это беспокоило римлянина, как бы строптивая любовница не наделала бед…

Но как же ошибался Цезарь, мысленно ища причины поведения своей непредсказуемой подруги! Онто думал, что Клеопатра беспокоится изза долга, и однажды даже осторожно сказал, что готов часть его простить, чтобы не слишком разорять Египет. В ответ Клеопатра фыркнула: