«А» – значит алиби - Сью Графтон

Поставив воду кипятиться, Никки присела на деревянный табурет, а я заняла такой же напротив нее. Вот так мы обе и сидели посреди этой гигантской кухни, которая скорее напоминала химическую лабораторию или воплощенную мечту домохозяйки.

– С кем вы уже успели переговорить? – спросила она.

Я рассказала ей о беседе с Чарли Скорсони и добавила:

– Эта пара приятелей мне кажется довольно странной. Мои воспоминания о Лоренсе весьма отрывочны, однако он всегда производил впечатление своей элегантностью и интеллигентностью. Скорсони же выглядит чересчур приземленным и даже плотским. Он больше похож на торгового агента, рекламирующего цепные пилы.

– О, Чарли – настоящий боец. Насколько я знаю, его жизненный путь был совсем непрост, и он пробивал себе дорогу, сметая все препятствия, словно бульдозер. Как это иногда пишут в краткой аннотации на обложке: "...переступая через тела всех, кого когда-то любил..." Может быть, это в нем Лоренсу и импонировало. Он всегда говорил о Чарли с невольным уважением и, кстати, очень во многом помог ему. Разумеется, и сам Чарли считал Лоренса просто идеалом.

– Вот теперь мне кое-что становится понятнее, – сказала я. – Судя по всему, маловероятно, чтобы у Скорсони была какая-нибудь причина разделаться с Лоренсом. А как по-вашему, мог он приложить руку к этому убийству?

Улыбнувшись в ответ, Никки подошла к серванту, чтобы взять оттуда чашки, блюдца и пакетики с чаем.

– В свое время я подозревала практически всех и каждого, но Чарли и мне показался маловероятным кандидатом. Вряд ли у него была какая-то финансовая или профессиональная корысть... – не совсем уверенно произнесла она, разливая по чашкам кипяток.

– По крайней мере так кажется на первый взгляд, – заметила я, настойчиво пытаясь утопить в воде свой пакетик с чаем.

– Вот именно. Я тоже полагаю, что могли быть и какие-то другие, скрытые причины. Ведь за прошедшие с тех пор восемь лет кое-какие обстоятельства могли уже выплыть на свет.

– Над этим стоит подумать, – согласилась я и рассказала ей о своем разговоре с Гвен. При этом имени щеки у Никки порозовели.

– Я чувствую себя виноватой перед ней, – пояснила она. – Когда они развелись, Лоренс люто ненавидел ее, и я старалась хоть немного притушить его ярость. Он никак не мог пережить, что суд именно его признал виновным в распаде брака, и в отместку решил примерно ее наказать.

Но я ему в этом не помогала. Вначале я еще верила его россказням о ней. То есть считала ее способной на это, а кроме того, знала, что Лоренс был очень к ней привязан.

Но мне казалось, что лучший выход из положения – отвлечь его от этих воспоминаний, чтобы он постепенно забыл о Гвен. Понимаете, о чем я говорю? Иногда его ненависть бывала так сильна, что почти не отличалась от выражения бурной любви, и приходилось действовать очень аккуратно, чтобы завоевать его. Сейчас мне стыдно вспоминать об этом. Только когда у нас с ним тоже произошел раскол и он со всей силой обрушился на меня, вот тогда я поняла, что ей довелось пережить.

– Но мне казалось, что именно вы стали причиной распада их семьи, – сказала я, внимательно разглядывая ее сквозь струйку пара, поднимающегося над чашкой.

Никки обеими руками взбила вверх волосы, слегка растрепав прическу, и произнесла:

– О нет. Оказалось, я была нужна ему, лишь чтобы ей отомстить. И не важно, что задолго до нашей встречи он фактически не обращал на Гвен внимания. Как только он узнал, что у нее есть кто-то на стороне, тут-то я ему и понадобилась. Недурно, не правда ли? Сама-то я поняла все это много позже, но именно так все и было.

– Подождите минуту, – остановила я ее. – Если я правильно вас поняла, ему вдруг стало известно, что она с кем-то встречается, и тогда он сошелся с вами и развелся с ней. Из чего следует, что ее измена здорово его задела.

– Ну да. Именно так он и поступил. Связь со мной ему была нужна лишь для того, чтобы доказать ей свое безразличие. А в качестве наказания он разлучил ее с детьми и лишил всех средств. Лоренс был страшно мстительный человек. Это помогало ему выигрывать дела в суде в качестве защитника. Он олицетворял себя с человеком, которого ему приходилось защищать. И, выступая уже как бы в роли обвиняемого, настолько неистово хватался за малейшую зацепку в деле и умудрялся раздувать ее до такой степени, что обычно противной стороне рано или поздно приходилось сдаться. При этом он бывал абсолютно безжалостен. Ни капли милосердия.

– А с кем встречалась Гвен? – полюбопытствовала я.

– Об этом лучше спросить у нее. Не помню, чтобы мне вообще было что-то известно. Всегда существовали темы, на которые он со мной не заговаривал.

Потом я попросила Никки рассказать, как умирал Лоренс, и она поведала мне все подробности той далекой ночи.

– На что у него была аллергия?

– На шерсть животных. В основном собачью, но и кошачью тоже. Долгое время он совершенно не мог переносить животных в доме, некогда Колину исполнилось два года, кто-то посоветовал завести для него собаку.

– Насколько мне известно, у Колина нет слуха.

– Да, он глухой от рождения. В роддоме всегда проверяют наличие слуха у новорожденных, поэтому для нас это не было новостью, но сделать так ничего и не удалось. Судя по всему, причиной была мягкая форма кори, которой я переболела, когда уже была беременна, но тогда я об этом не догадывалась. К счастью, для ребенка это оказалось единственным тяжелым следствием моей болезни. В какой-то степени мы даже обрадовались.

– И собака предназначалась именно для него? В качестве сторожевой или для чего-нибудь еще?

– Да, что-то в этом роде. Ведь за малышом невозможно следить круглые сутки. Мы поэтому даже бассейн не наполняли водой. И Бруно нас здорово выручал.

– Бруно – это немецкая овчарка?

– Угу, – ответила Никки и вздохнула. – Он погиб. Его сбила машина неподалеку отсюда, но пес был отличный. Такой сообразительный, добродушный и настоящий защитник Колина. Во всяком случае, Лоренс сам мог убедиться, что значил для сына этот пес, но ему все-таки пришлось опять перейти на прием своих антигистаминов. Он и в самом деле любил Колина. Несмотря на все свои недостатки, а у него их, поверьте мне, было немало, он и вправду любил мальчугана.

Ее улыбка постепенно растаяла, а лицо странно изменилось. Она как бы полностью отключилась, думая о чем-то своем. Пустые остекленевшие глаза смотрели на меня совершенно бесстрастно.

– Простите, Никки. Кажется, нам не стоит больше предаваться воспоминаниям.

Мы закончили пить чай и встали. Собрав чашки с блюдцами, Никки сунула их в посудомойку. Когда она обернулась, я заметила, что ее глаза опять приобрели знакомый серо-металлический оттенок, очень напоминавший револьверную сталь.

– Надеюсь, вам удастся выяснить, кто его убил, – медленно отчеканила она. – Без этого моя душа никогда не успокоится.