Мой любимый враг - Рита Навьер

Самое досадное, что я практически не помню маму нормальной. В смысле, такой, какой она была когда-то давно, до того, как Вадик в пьяном угаре сбил насмерть ребенка. И до того, как отец этого ребенка изувечил затем самого Вадика. Тогда у матери и случился первый срыв.

Вадика долго лечили в нейрохирургии, а маму – в неврологии. Меня же отец спровадил к бабушке, своей матери, в Питер. Позже рассказывал, что я отчаянно протестовал. Не знаю, от чего больше хотел оградить меня отец: от маминых приступов, во время которых она иступлено выла, что без Вадика умрет и требовала от отца: «Сделай же что-нибудь!». Или, действительно, от того человека, который, по словам отца, поклялся, что за гибель своей дочки он положит всю нашу семью.

Позже, когда Вадика разрешили перевозить, мои тоже переехали в Питер. Отец сразу получил там должность. И маме на время полегчало – брат выкарабкался и даже овощем не стал.

Тогда она ещё надеялась, что он окончательно поправится и сможет ходить. Правда, её энтузиазм, с которым он бросилась ставить брата на ноги, тоже слегка напоминал одержимость.

Несколько раз она возила Вадика в Германию, показывала лучшим врачам, но чуда не случилось. Он научился двигать правой рукой и совсем немного левой, но так и остался прикован к коляске. К тому же, постоянно жаловался на боли в спине и пристрастился к обезболивающим, которые под конец уже ему не помогали. Иногда он пробовал какие-то вещества, от которых превращался в мешок. И всё чаще срывался на нас. Чуть что орал: «Ну сдайте уже меня в хоспис, всем легче станет». Или: «Вы все только и ждете, чтобы я скорее сдох. Ничего, недолго осталось».

Отец в такие моменты ужасно бесился. Ну а маму его истерики сводили с ума. Она и без того последние года три, с тех пор как не осталось никакой надежды на его выздоровление, всё время хандрила. Да и с отцом у них не ладилось. В конце концов отец от нас ушёл к другой. Почти сразу затеял развод, который ей все нервы вымотал. И развелись они буквально за пару недель до того, как Вадика не стало.

Мать сначала искала виноватых, не хотела верить, что Вадик сделал это сам, что это был его выбор. Словно обезумев, бросалась на отца, на перепуганную сиделку, на горничную и даже на меня. А потом у неё будто силы вдруг иссякли, и она потухла. И честно, я даже не знаю, что страшнее.

Я думал, что отец вернётся домой, ну хотя бы на первое время. Думал, мы вместе это переживём. Ждал, что он как-то поможет матери, поддержит её. Но отец очень быстро влился в свою новую жизнь, а нас попросту отсёк.

Нет, со мной он встречался иногда, звонил, всё как положено, интересовался моими делами, ну и исправно закидывал деньги на карту, даже больше, чем обычно. Однако при этом говорил: «Ты – мой сын, и я никогда от тебя не откажусь. Но твоя мама – взрослая женщина и, уж прости, мы с ней давно чужие люди. Плохо ей? И мне плохо. Я ведь тоже сына потерял, но как-то держусь. И ей пора взять себя в руки. Ну а если вдруг что – вызывай скорую».

Потом его новую пассию, Ксюшу, накрыл жестокий токсикоз, и отец превратился в квочку. Последний раз, когда мы виделись в Старбаксе, он то и дело звонил ей и сюсюкал: «Ксюшенька, девочка моя, ты таблеточку выпила? А витаминки? А поела? Надо-надо, хоть немножечко».

Я сидел напротив отца и не узнавал его. Властный и требовательный дома, тут он растекся как кисель и был при этом совершенно счастлив.

Он поймал мой взгляд, но лишь глупо и довольно улыбнулся: «Вот, Димка, скоро у тебя братик появится. Ты ведь рад за меня?».

«Просто счастлив», – хмыкнув, кивнул я.

С того дня мы больше не встречались. Нет, я ничего не имею против Ксюши, которая почти моя ровесница. Каждый в жизни устраивается, как может. И против ее ребенка будущего – тем более ничего не имею. Но простить отцу того, что так запросто вычеркнул мать, не мог.

Впрочем, отец и сам не особо жаждал увидеться. Один раз позвонил, предложил вместе пообедать, я отказался. Без всяких громких речей и упреков. Просто пояснил, что времени нет, что, кстати, было правдой – ведь все её приступы мне приходилось вывозить в одиночку.

В питерской квартире жить она больше не могла. Да и сам Питер теперь возненавидела. Ну вот и загорелась вернуться сюда – больше-то, собственно, и некуда.

Отец вяло и недолго протестовал: "У него последний класс, ему поступать". Но больше для вида и быстро сдулся. Да и я, конечно же, мать одну бы не оставил, даже если б ей в голову стукнуло податься в самую что ни на есть глушь. Так что город детства – ещё неплохой вариант...

Мама, к счастью, здесь и правда пришла в себя. Это только первый вечер был драматичен, ну второй – немного, а через неделю она уже со всей энергией взялась за ремонт дома. Наняла в агентстве дизайнера – жеманного парня с ярко-сиреневой длинной челкой – и с жаром обсуждала с ним каждую мельчайшую деталь, кардинально меняя свои пожелания чуть ли не каждый день. К счастью, парень оказался терпелив к её причудам.

Я в процесс не вмешивался, просто радовался, что она хоть на что-то отвлеклась и можно было немного расслабиться.

По поводу моей учебы её тоже кидало в какие-то крайности. Сначала маме в голову пришла идея перейти на семейное обучение и заниматься на дому. Но, слава богу, она вскоре передумала и пристроила меня в гимназию. Вроде как, по местным меркам, крутую. Во всяком случае, расписывала она её так, будто ей за рекламу заплатили.

– С их директором я лично не знакома, но все советуют именно эту школу. Там образцовый порядок и очень достойный уровень обучения. Преподаватели сильные и опытные. И главное – контингент. Там учатся исключительно благополучные дети, нацеленные на успех. Умные, воспитанные, из приличных семей. Отбор в гимназию строгий, кого попало не берут. Так что никакой гопоты, никаких маргиналов и этого всего… ну ты понимаешь. За тройки и плохую дисциплину – сразу на выход. Учись себе, пожалуйста. У них там ещё какая-то договоренность с одним институтом есть… места для лучших учеников… Надо будет выяснить, что к чему, какие условия… – И не удержавшись, с обидой припомнила: – А то твой отец заявил, что я тебе будущее ломаю, лишаю нормального образования, представляешь? Докажем ему, что это не так, да?

– Угу, – кивнул я, но маме этого было мало.

– Что-то ты без особого энтузиазма… Тебя что-то не устраивает?

Естественно, не устраивает. Особенно перспектива учится потом в каком-то местном вузе. Да и насчет этой гимназии я иллюзий не строил. Ну разве может здесь кто-то сравниться с нашим Львом Моисеевичем, который там преподавал у нас математику? Или с нашей Риммой Аркадьевной, которая полжизни прожила в Лондоне и учила нас не только по-английски изъясняться, но и думать. Или с историком, у которого научных трудов и вообще всяких регалий – воз и маленькая тележка.

Так что ну какой тут «очень достойный уровень»?

В общем, как бы я ни разочаровался в отце, но тут он прав.

Однако с матерью я никогда не спорил. Себе дороже. Никогда не знаешь, что может спровоцировать у нее новый срыв, из которого её вытянуть – целая проблема. Потому давно понял: лишний раз лучше не обострять и не провоцировать.