Стихотворения - Александр Александрович Блок

не встретит старость —

Смерть летит из уст в уста…

Высоко пылает ярость,

Даль кровавая пуста…

Что же! громче будет скрежет,

Слаще боль и ярче смерть!

И потом — земля разнежит

Перепуганную твердь.

Январь 1905

«Потеха! Рокочет труба…»

Потеха! Рокочет труба,

Кривляются белые рожи,

И видит на флаге прохожий

Огромную надпись: «Судьба».

Палатка. Разбросаны карты.

Гадалка, смуглее июльского дня,

Бормочет, монетой звеня,

Слова слаще звуков Моцарта.

Кругом — возрастающий крик,

Свистки и нечистые речи,

И ярмарки гулу — далече

В полях отвечает зеленый двойник.

В палатке всё шепчет и шепчет,

И скоро сливаются звуки,

И быстрые смуглые руки

Впиваются крепче и крепче…

Гаданье! Мгновенье! Мечта!..

И, быстро поднявшись,

презрительным жестом

Встряхнула одеждой

над про́клятым местом,

Гадает… и шепчут уста.

И вновь завывает труба,

И в памяти пыльной взвиваются речи,

И руки… и плечи…

И быстрая надпись: «Судьба»!

Июль 1905

Балаганчик

Вот открыт балаганчик

Для веселых и славных детей,

Смотрят девочка и мальчик

На дам, королей и чертей.

И звучит эта адская музыка,

Завывает унылый смычок.

Страшный черт ухватил карапузика,

И стекает клюквенный сок.

Мальчик

Он спасется от черного гнева

Мановением белой руки.

Посмотри: огоньки

Приближаются слева…

Видишь факелы? видишь дымки?

Это, верно, сама королева…

Девочка

Ах, нет, зачем ты дразнишь меня?

Это — адская свита…

Королева — та ходит средь белого дня,

Вся гирляндами роз перевита,

И шлейф ее носит, мечами звеня,

Вздыхающих рыцарей свита.

Вдруг паяц перегнулся за рампу

И кричит: «Помогите!

Истекаю я клюквенным соком!

Забинтован тряпицей!

На голове моей — картонный шлем!

А в руке — деревянный меч!»

Заплакали девочка и мальчик,

И закрылся веселый балаганчик.

Июль 1905

Моей матери

Тихо. И будет всё тише.

Флаг бесполезный опущен.

Только флюгарка на крыше

Сладко поет о грядущем.

Ветром в полнебе раскинут,

Дымом и солнцем взволнован,

Бедный петух очарован,

В синюю глубь опрокинут.

В круге окна слухового

Лик мой, как нимбом, украшен.

Профиль лица воскового

Правилен, прост и нестрашен.

Смолы пахучие жарки,

Дали извечно туманны…

Сладки мне песни флюгарки:

Пой, петушок оловянный!

Июль 1905

«Старость мертвая бродит вокруг…»

Старость мертвая бродит вокруг,

В зеленях утонула дорожка.

Я пилю наверху полукруг —

Я пилю слуховое окошко.

Чую дали — и капли смолы

Проступают в сосновые жилки.

Прорываются визги пилы,

И летят золотые опилки.

Вот последний свистящий раскол —

И дощечка летит в неизвестность…

В остром запахе тающих смол

Подо мной распахнулась окрестность…

Всё закатное небо — в дреме́,

Удлиняются дольние тени,

И на розовой гаснет корме

Уплывающий кормщик весенний…

Вот — мы с ним уплываем во тьму,

И корабль исчезает летучий…

Вот и кормщик — звездою падучей —

До свиданья!.. летит за корму…

Июль 1905

«В туманах, над сверканьем рос…»

В туманах, над сверканьем рос,

Безжалостный, святой и мудрый,

Я в старом парке дедов рос,

И солнце золотило кудри,

Не погасал лесной пожар,

Но, гарью солнечной влекомый,

Стрелой бросался я в угар,

Целуя воздух незнакомый.

И проходили сонмы лиц,

Всегда чужих и вечно взрослых,

Но я любил взлетанье птиц,

И лодку, и на лодке весла.

Я уплывал один в затон

Бездонной заводи и мутной,

Где утлый остров окружен

Стеною ельника уютной.

И там в развесистую ель

Я доску клал и с нею реял,

И таяла моя качель,

И сонный ветер тихо веял.

И было как на Рождестве,

Когда игра давалась даром,

А жизнь всходила синим паром

К сусально-звездной синеве.

Июль 1905

«Девушка пела в церковном хоре…»

Девушка пела в церковном хоре

О всех усталых в чужом краю,

О всех кораблях, ушедших в море,

О всех, забывших радость свою.

Так пел ее голос, летящий в купол,

И луч сиял на белом плече,

И каждый из мрака смотрел и слушал,

Как белое платье пело в луче.

И всем казалось, что радость будет,

Что в тихой заводи все корабли,

Что на чужбине усталые люди

Светлую жизнь себе обрели.

И голос был сладок, и луч был тонок,

И только высоко, у Царских Врат,

Причастный Тайнам, — плакал ребенок

О том, что никто не придет назад.

Август 1905

«Вот он — Христос — в цепях и розах…»

Евгению Иванову

Вот он — Христос — в цепях и розах

За решеткой моей тюрьмы.

Вот Агнец Кроткий в белых ризах

Пришел и смотрит в окно тюрьмы.

В простом окладе синего неба

Его икона смотрит в окно.

Убогий художник создал небо.

Но Лик и синее небо — одно.