Слепой. Лунное затмение - Андрей Воронин

Задание, правда, казалось парню довольно мутным. Начали они с того, что надо просто ухлопать кого-то. Потом оказалось, что прикончить его как раз нельзя ни при каких условиях.

«Интересно, — вдруг подумал Оборотень, — в каких отношениях эта Лена с ее шефом? И почему меня это вообще заинтересовало? Меня это не касается, поэтому мне это неинтересно».

Но образ Лены, ворвавшись, нагло устроился в самых первых рядах его сознания и ни под какими пинками со стороны его силы воли не соглашался уйти. Казалось даже, что чем больше он его выпихивает вон, тем ближе к экрану он оказывается, тем крупнее делается Ленино лицо, тем больше становятся ее глаза, тем глубже они смотрят в него.

Оборотень помнил, что на одном из занятий по азам психологии им рассказывали о древнем самурайском учении, в котором говорилось о подобном явлении, кажется, что-то полезное. По законам буси-до (пути воина) считается, что быть одержимым какой-то мыслью — это недуг. Влюбиться, думать об одной женщине — это недуг для воина. Но и быть одержимым мыслью о том, чтобы перестать думать о ней, — это тоже недуг. Отдаться болезни — это уже способ перестать думать об избавлении и, значит, путь к избавлению. Не сопротивляться — значит не вступать в связь. Недуг либо сам уйдет из пустоты, либо переболит и иссякнет.

Надо было расслабиться, надо было перестать гнать Лену из памяти. Она всего лишь женщина, она, как и все другие, пришла и уйдет сама. А вот та… Та не уйдет никогда, потому что…

…Стаса перевели в тот детдом, где жил брат, в пять лет. Стас еще совсем не понимал, что значит то, что у него есть брат и мать, пусть даже она и не может им заниматься из-за болезни. В пять лет он просто ощупывал окружающий мир, еще не мечтая о лучшей доле, потому что сравнивать-то было не с чем, вокруг все были такие же, как он. Переезд в другой детский дом, расставание с привычным миром стали для ребенка первой настоящей трагедией. Слово с непонятным значением «брат» обозначало весь этот кошмар.

Причину потери Стасом прошлой маленькой уютной жизни звали Митей. Это был подросток пятнадцати лет, малышу он казался совершенно взрослым и чужим дяденькой, ершистым, горделивым и замкнутым. В детдоме он был главным. Учителя и воспитатели его ругали за хулиганство. Девчонки им восторгались. Пацаны если не поддакивали ему и не угождали, то, как минимум, не смели перечить. К Стасу Митя отнесся недоброжелательно, потому что стыдился, как он выражается, повесить себе на шею малолетнюю соплю.

— Я не нянька ясельного учреждения! — возмущался он, когда воспитатели ругали его за то, что парень не помогает маленькому Стасику в бытовых делах или в учебе.

Но обижать пацаненка никто не решался, потому что все знали, что Митяй — его брат. То, что он сам не проявлял признаков любви, совсем не значило, что он его не любит, и неизвестно было, как Митя отреагирует, если всерьез зацепить его брата.

Через пару лет Митя закончил школу и ушел из детского дома. Стас как раз пошел в первый класс. Митя поступил в институт и перебрался жить в общежитие. Вот тут как раз и начала расти и укрепляться между ними связь.

В начале своей студенческой жизни Митя скучал по друзьям, еще остававшимся в детдоме, и приходил к ним довольно часто. Чуть позже он начал приносить младшему брату подарки. Подрабатывая по вечерам, парень обзавелся наличными и с удовольствием показывал этими братскими подарками, каким самостоятельным он стал. По мере того как рос Стас, Митька все больше к нему привязывался, ему нравилось принимать участие в формировании характера младшего брата. Он узнавал в нем себя, он хотел защищать того, кто нуждался, он давал ему советы, как общаться с учителями, он подсказывал ему то, чего самому не хватало в детстве, потому что некому было подсказать, а сам еще не знал.

Митя признался, что имя Стасу дал именно он. Мать после того, как потеряла сознание, в себя в полном смысле этого слова уже не пришла. Она так и не начала вспоминать детей, родственников, ее сознание просто вычеркнуло все, что могло вернуть ее память к трагедии. Через день или два после той страшной ночи у перепуганного Мити спросили, как назвать брата. Мальчик был в шоке, оттого что у него появился еще кто-то. Нет папы, нет сестры, и неизвестно, где мама. И вдруг — брат. Он не хотел никакого брата. Он вообще ничего не хотел. Ему казалось, что лучше всего умереть. Но через два дня он все же выдавил из себя: «Станислав». Тогда казалось, что это имя гарантирует появление сильного брата, а сильный брат будет ему хорошей защитой. Какое-то время он даже злился, что этот обретенный Станислав так и остался словом. Потом злился, что, появившись, он оказался еще более беззащитным пузырем. И вот, когда уже сам стал на ноги, Митя решил, что воспитает из брата настоящего мужчину, достойного своего имени.

А один раз, в день рождения Стаса, когда ему исполнялось тринадцать лет, Митя сказал, светясь радостью:

— У меня для тебя сюрприз. Но не пытайся выспросить, что это, я все равно не скажу, я хочу увидеть твое лицо. Я не поддамся никаким уговорам и не испорчу праздник ни тебе, ни себе. Но получишь ты его, братишка, только в выходные.

Половину недели Стас был сам не свой. Он то радовался, то боялся. В его воображении рисовался новенький велосипед, скейтборд, ролики, личные командирские часы. Темные очки шпионского типа тоже подошли бы. Боясь признаться самому себе в такой наглости, он даже немного помечтал о мобильном телефоне!

В субботу брат, нагруженный сумками с продуктами, заехал рано утром.

— Мы едем на дачу к Вовану, — сообщил он без церемоний.

— А подарок?

— Не дрожи, все как обещано. Получишь!

«Это точно велосипед!» — предположил Стас, грамотно рассудив, что на даче как раз удобно его сразу и опробовать. Хотя тут же пришел целый ворох мыслей о том, что это может быть и, например, комплект для ныряния. У Вована дача стоит как раз на берегу озера.

Автобус не приходил издевательски долго. Водитель был просто чудовищем и ехал неприлично медленно. Дорога, привычная тропинка в жиденьком пригородном лесу, оказалась безобразно длинной. Вован (остальные гости еще не приехали) задрых где-то в глубине дома и никак не выходил, чтобы открыть дверь.

— А, именинник! — просиял он, когда все же появился в проеме распахнутой двери. — Тебе сколько лет?

— Тринадцать, — ответил Стас.

— Ну, тогда тебе уже можно.

Вовка посторонился, пропуская гостей в дом.

— А можно прямо сейчас? — Стас, весь сплошное нетерпение, криво скосился на брата.

Парни переглянулись, как бы молча спрашивая друг у друга, можно ли. Вован кивнул, мол, давай, и, положив руку на плечо брату, Митяй подтолкнул Стаса к двери одной из комнат:

— Там твой подарок. Иди вскрывай. Надеюсь, тебе понравится.

Мальчик, все еще весь сплошное нетерпение, ворвался в заветную сокровищницу.

Он оказался в спальне Вована. Тут, видать, он и дрых до самого прихода гостей — кровать еще разобрана, а шторы плотно закрыты. В комнате было весьма сумрачно. Особенно темнота резанула после яркого света солнечного дня — на улице и в просторной гостиной, где была стеклянная стена. Стасик не сдался и сразу начал ощупывать комнату взглядом, выискивая металлические формы велосипеда. Постепенно привыкая к темноте, он ничего такого не обнаружил. Там не было ничего похожего на подарок.