Цепь измен - Тесс Стимсон

— Бэт, детка, ну давай, не надо со мной так. Ты должна постараться. — Он опускается на колени и, взяв за подбородок, поворачивает мое лицо к себе; свет из коридора бьет в глаза. — Я знаю, милая, ты где-то там, внутри. Я не позволю тебе вот так просто сдаться.

Ему легко говорить.

— Ну же, любовь моя. Конечно, ты скучаешь по мальчикам. Они скоро вернутся — когда закончится семестр. Сэму дадут разрешение на отлучку, и Бен приедет из Оксфорда через каких-то пару недель.

Конечно, я скучаю по мальчикам. Особенно по Сэму. Ему всего восемь. Я не хотела отпускать его в пансион, но Уильям сказал, что так будет лучше. Спорить было бесполезно.

Неужели он не понимает, каких усилий мне стоит делать то, что остальные воспринимают как должное? Разумеется, я не хочу есть — еда только продлевает агонию. Если я оденусь, спущусь вниз и проделаю остальные привычные для живого человека действия, то потом придется опять подниматься в спальню, и раздеваться, и ложиться в постель, и лежать без сна, а потом снова вставать, и на следующий день — тоже. И знать: все будет точь-в-точь как сегодня, я буду чувствовать все то же самое.

Хоть бы, пока я сплю, в Землю врезался какой-нибудь астероид. Ни боли, ни суматохи, ни семьи, которой придется собирать мои останки. Я хочу, чтобы все закончилось. Я хочу умереть…

— Ты же знаешь, что на самом деле это не так. Я не заметила, что говорю вслух.

— Не хочу больше мучиться, — бормочу я, терзая его. — Хочу, чтобы все закончилось. Просто хочу, чтобы меня не было.

— Это не выход, Бэт. И мне от этого легче не станет. Мы справимся — мы всегда справлялись. Быть может, стоит обратиться к доктору Стоуну, пусть выпишет лекарство, более сильное.

Чертовы таблетки! Таблетки, чтобы у меня не было перепадов настроения, таблетки, чтобы я лучше спала и чтобы предотвратить паранойю, таблетки, чтобы перестали выпадать волосы после принятия многочисленных стабилизаторов и транквилизаторов. Встряхни меня — я знаю, Уильяму этого хочется, — и внутри меня что-то загремит.

— Я больше не хочу лекарств.

— Бэт, милая. Ты должна понять, что дальше так продолжаться не может. Взгляни на себя: за полдня ты даже не пошевелилась. Ты не удосужилась одеться или вытащить ужин из духовки, не говоря уже о том, чтобы приглядывать за Кейт. Милая, ведь ты о себе-то не можешь позаботиться!

Нарочно ничего не отвечаю — это выводит Уильяма из себя. Он тяжело вздыхает:

— Послушай. Если нужно сменить лекарство, милая, мы так и поступим. Я отпрошусь с работы — улажу как-нибудь, — и мы уедем ненадолго, сделаем все, что необходимо…

— Неужели ты не понимаешь? — выкрикиваю я, не в силах больше молчать. — Дело не в том, что уехали мальчики. Не в чем-то еще. Все дело во мне. В том, кто я. Ничего не изменится. Ты не развеселишь меня, не отвлечешь от моего состояния поездкой на море, — Ну почему, почему он не понимает? Почему? — Неужели ты сомневаешься в том, что я сама отдала бы все, лишь бы не быть такой, какая есть? Лучше умереть, чем в очередной раз проснуться утром и почувствовать себя вот так; и единственная причина, по которой я все еще здесь, — моя трусость! Из-за трусости я не могу решиться на настоящий поступок!

— Быть может, для тебя смерть — благо. Но как насчет тех, кого ты оставишь здесь, позади? — жестко спрашивает Уильям. — Что будет с Беном, Кейт и Сэмом? Что будет со мной?

— Без меня вам было бы лучше.

— Возьми себя в руки, Бэт! — резко бросает он и устремляется прочь из комнаты.

Я потрясена. Уильям никогда на меня не сердился. Он успокаивает и понимает меня, он так терпелив. Его жалость вынести едва ли не труднее, чем безразличие. Какое нежданное удовольствие — почувствовать нормальное отношение, когда на тебя кричат; слезы высохли так же быстро, как появились.

Встаю; из складок одеяла выпадают тарелка и старый пузырек валиума. Бреду в ванную. Может, мне станет лучше, если я приму ванну? По крайней мере, буду чище.

Снимаю пижаму и равнодушно разглядываю свое отражение в воде. За последние недели я похудела — но это не пошло на пользу моей внешности. Я похожа на бесформенный мешок плоти. Красивые светлые волосы подстрижены точь-в-точь так же, как решила стричь меня мать, когда мне исполнилось шесть лет. Если бы я изменила прическу, она бы от меня не отстала. Из-за этой стрижки я похожа на женщину из другого века — из века Клары, века поясков, фартучков и гигиенических прокладок, крепящихся к поясу заклепками. Обвисшая грудь, обвисшие щеки, обвисший живот. Я вся обвисшая. Моя внешность соответствует моему состоянию: иссушенная, использованная, никому не нужная. Я бы не стала винить Уильяма, если бы он завел роман на стороне. Мы не спали с ним вместе уже много лет. Надо быть святым, чтобы не захотеть секса хотя бы с кем-нибудь.

Забираюсь в ванну. Вода все еще едва теплая, потому я ненадолго оставляю открытым горячий кран. Обожаю чувство погружения под воду: внешний мир кажется приглушенным и далеким. В детстве я здорово плавала. Учитель физкультуры звал меня в школьную команду по прыжкам в воду, но Клара заявила, что я не выдержу нагрузки. Сестры считали, сколько секунд я пробуду под водой, не дыша; я могла продержаться в два раза дольше, чем любая из…

Внезапно надо мной возникает Уильям с искаженным сквозь слой воды лицом. Я потрясенно захлебываюсь; он хватает меня за плечи и выкрикивает мое имя. Пока он неуклюже вытаскивает меня на пол, ребрами, бедрами и коленями я больно бьюсь о старую железную ванну.

— Господи Боже, Бэт! Что ты делаешь? Ну же, Бэт! Держись, не умирай! Пожалуйста, не умирай…

Словно рыба, выброшенная на сушу, я хватаю ртом воздух на пушистом персиковом коврике. Он пытается пощупать мой пульс, и я отталкиваю его руки.

— Уильям, — задыхаясь, произношу я, обретя наконец дар речи, — что, черт побери, происходит?

Честное слово, смешно, да? Я ничего не могла с собой поделать. Всякий раз, когда я пыталась объясниться, я начинала хохотать. Наверно, истерический смех в моем случае был не очень-то уместен, но к тому времени как я перестала хихикать, мне уже не хотелось ничего рассказывать. Впрочем, думаю, он мне не поверил бы. В конце концов, во мне действительно есть то, что Бен называет «опрометчивым».

— Ты должна меня спасти, — говорю я три дня спустя своей лучшей подруге Этне. — Они установили дежурство, на случай если я решу покончить жизнь самоубийством. Сейчас внизу мать — стережет от меня бритвы.

Этна фыркает в трубку:

— Один час в ее обществе — и любой захочет выкинуться из окошка.

— Просто смешно! Кейт прошлым вечером принесла мне пластиковые приборы и наврала, что все остальное в посудомоечной машине. В самом деле! У меня депрессия, а не помутнение рассудка. Хотя, — добавляю я, — кажется, на данный момент худшее уже позади. Эта драма меня встряхнула. Я уже несколько месяцев не чувствовала себя такой бодрой.

— Бэт, милая. Не хочу тебя огорчать, но не слишком ли приподнятое у тебя настроение? Сама знаешь, какой ты иногда становишься…