Том 1. Дьяволиада - Михаил Афанасьевич Булгаков

об отъезде как о возможном выходе из создавшегося тяжкого положения: «На случай, если я уеду далеко надолго... Если я уеду и не увидимся, — на память обо мне». Эти слова он пишет сестре Надежде и просит ее собрать в своих руках остающиеся после него рукописи и сжечь их.

Д. Гиреев цитирует весьма любопытное письмо давнего знакомого Булгакова — Николая Николаевича Покровского, редактора газеты «Кавказ», просуществовавшей недолго. Покровский жил в Тифлисе и предлагал Булгакову в спешном порядке приехать к нему: «В ближайшее время собираюсь в дорогу. Если еще не раздумали, приезжайте как можно скорее. Рад буду иметь такого спутника, как вы... Думаю, что в ближайшем будущем встретитесь с вашими братьями».

Как только Булгаков получил деньги за пьесу «Сыновья муллы», он решился отправиться в Тифлис. Но Покровского он уже не застал: тот уехал в Батум.

Только через три недели Татьяна Николаевна получила пропуск и приехала в Тифлис. Из Тифлиса Булгаковы поехали в Батум, но и там Покровского уже не было — он писал в записке, оставленной у хозяйки, что его можно найти в Стамбуле, в редакции русской газеты.

Больше двух месяцев прожили Булгаковы в Батуме. Видел он, как возвращаются казаки из Турции в Россию. Видел и тех, кто уезжал из России. И тяжко думал о собственной судьбе. В раздумьях проходили дни, недели...

Много лет спустя Татьяна Николаевна вспомнила некоторые подробности жизни в Батуме: «...Ничего не выходило... Мы продали обручальные кольца — сначала он свое, потом я. Кольца были необычные, очень хорошие, он заказывал их в свое время в Киеве у Маршака — это была лучшая ювелирная лавка... Когда приехали в Батум, я осталась сидеть на вокзале, а он пошел искать комнату. Познакомился с какой-то гречанкой, она указала ему комнату. Мы пришли, я тут же купила букет магнолий — я впервые их видела — и поставила в комнату. Легли спать — и я проснулась от безумной головной боли... Мы жили там месяца два, он пытался писать для газет, но у него ничего не брали. О судьбе своих младших братьев он тогда еще ничего не знал. Помню, как он сидел, писал... По-моему, “Записки на манжетах” он стал писать именно в Батуме. Когда он обычно работал? В земстве писал ночами... в Киеве писал вечерами, после приема. Во Владикавказе после возвратного тифа сказал: “С медициной покончено”. Там ему удавалось писать днем, а в Москве уже стал все время писать ночами. Очень много теплоходов шло в Константинополь. “Знаешь, может, мне удастся уехать...” Вел с кем-то переговоры, хотел, чтобы его спрятали в трюме, что ли.

...Потом Михаил сказал, чтоб я ехала в Москву и ждала от него известий. “Где бы я ни оказался, я тебя вызову, как всегда вызывал”. Но я была уверена, что мы расстаемся навсегда, плакала. Я ехала в Москву по командировке театра — как актриса за своим гардеробом. Но по железной дороге было уехать нельзя, только морем. Мы продали кожаный баул, мне отец его купил в Берлине, на эти деньги я поехала. Михаил посадил меня на пароход, который шел в Одессу. Была остановка в Феодосии, я пошла искать по адресу сестру Михаила, но ее там уже не было. В Одессе около вокзала была гостиница, бывший монастырь. Я продала свои платья на базаре, никак не могла сесть на поезд, день за днем. Потом один молодой человек сказал: “Я вас посажу!” Поднял меня и просунул в окно. А вещи мои — круглая картонка и тючок с бельем — остались у него. Я приехала в Киев, пришла к матери Михаила. Там наши вещи тоже пропали, Варвара Михайловна сказала: “Ничего нет, я могу дать тебе только подушку...”»

24 августа 1921 года Надежда Афанасьевна писала своему мужу из Киева в Москву: «Новость. Приехала из Батума Тася (Мишина жена), едет в Москву. Положение ее скверное: Миша снялся с места и помчался в пространство неизвестно куда, сам хорошенько не представляя, что будет дальше. Пока он сидит в Батуме, а ее послал в Киев и Москву на разведку — за вещами и для пробы почвы, можно ли там жить».

Конечно, и в Батуме М. Булгаков работал, работал над «подлинным», над «большим романом по канве “Недуга”». И после долгих и мучительных, как представляется, раздумий он решил остаться в России.

В сентябре он был уже в Киеве, у матери, спал на диване и пил чаи с французскими булками. Как о самом приятном вспоминает он о днях, проведенных у матери: «Дорого бы дал, чтоб хоть на два дня опять так лечь, напившись чаю, и ни о чем не думать. Так сильно устал», — писал Булгаков из Москвы 17 ноября 1921 года (См.: Михаил Булгаков. Письма. Современник, 1989).

А из Киева в Москву он уехал в конце сентября.

Булгаков давно мечтал о Москве, твердо уверенный в том, что в столице не должно быть такого бедственного для писателя положения, как в провинциях, здесь должны быть частные издательства, большие возможности для публикации его произведений, здесь не должно быть такого положения, когда невежественные люди вкривь и вкось толкуют творческий замысел.

Однако и Москва встретила его холодно.

5

В «Письмах» Михаила Булгакова, на которые я уже не раз ссылался, в письмах родным и близким он подробно и со всей возможной откровенностью рассказывает о первых месяцах своего житья-бытья в Москве. Кое-как нашли пристанище, кое-что он уже зарабатывает, не отказывается ни от какой работы, готов даже поступить в льняной трест, готов принять приглашение «на невыясненных условиях в открывающуюся промышленную газету»... В ноябре, то есть через полтора месяца после приезда в Москву, «мы с Таськой уже кой-как едим, запаслись картошкой, она починила туфли, начинаем покупать дрова и т. п., — писал Булгаков матери. — Работать приходится не просто, а с остервенением. С утра до вечера, и так каждый без перерыва день...»

Прочитайте это письмо матери от 17 ноября 1921 года, получите некоторое представление о той «бешеной борьбе за существование и приспособление к новым условиям жизни», которую пришлось на первых порах вести Михаилу Булгакову.

В Москве есть все. Открываются кафе. Театры полны. Но все уж очень дорого стоит, не по карману. Только спекулянты и нэпманы могут хорошо питаться и жить в свое удовольствие. Булгаков же мечтает об одном — пережить зиму, купить Татьяне теплую обувь. По ночам работает над «Записками земского врача», обрабатывает