Ниалл. Возвращение Повелителя Света - Валерия Катина

взором Персефона почувствовала себя неуютно. Там, где нежный взгляд ласкал ее кожу, она вспыхивала точно спичка и зудела. Захотелось спрятаться, но в голову назойливо лезли воспоминания красивых, бесстыдно трогающих ее пальцев. Ниалл вдруг кашлянул и будто отмер, отвел взгляд и сказал:

— Я нашел этого щенка в Изумрудном лесу. Побитый, с раной в боку и выколотыми глазами, он уже не подавал признаков жизни. Но что — то заставило меня остановиться и излечить его. Глаза уже было не спасти, но этот пес вдруг лизнул меня в щеку и последовал за мной. Я хотел от него отвязаться, но он настойчиво бежал следом, спотыкаясь о ветки. Он не хотел отпускать меня и я решил забрать собаку с собой. Мы тогда жили на Горном Хребте вместе с братом и сестрой. Адриан, увидев кого я принес, сразу же резюмировал: «Его будут звать Лекси». Я был не против, но стоило моему брату коснуться пса, тот точно сошел с ума: принялся лизать его руки, следовал по пятам, а обо мне, спасшим его жизнь, позабыл. Эту картину написал один художник, что прибыл во дворец. Его поразило как этот маленький комочек вызывал глупые улыбки на губах Повелителей. Особенно на моих — жестоких и кровавых, как все считают. — Ниалл усмехнулся и Персефоне сделалось не по себе. — Лекси вырос. Адриан стал отдаляться от меня, а в один из дней, я увидел его целующимся с женщиной, которую я полюбил и поделился своей любовь с братом, а тот заставил стереть ей память, ведь нам запрещено было иметь отношения со смертными. И тогда я решил отобрать у него самое ценное, взамен на свою утрату по его вине. Ты даже не представляешь себе, Персефона, что именно я чувствовал в тот момент. — Голос Повелителя дрогнул. Он замолчал, девушка сглотнула. В лазурных глазах заискрился лед, точно заморозилось бескрайнее море. Она думала, Ниалл не продолжит, но он вдруг заговорил острым, точно острие ножа, голосом. Таким, что душу Персефоны вывернуло наизнанку. — Вечером я пришел в комнату к брату. Его не оказалось, зато был Лекс. Он был мне так рад, Персефона, а я впервые заколебался, чтобы забрать чью — то жизнь. — Ниалл горько улыбнулся, голова опустилась вниз, глаза закрылись и он пустым голосом продолжил: — На столе я нашел записку. Моя Катрин писала как сильно она любит Адриана и что…Никогда никого не любила так, как его. Она просто забыла обо мне. Я в ее памяти был лишь выжженным пятном. Я протянул ладонь. Лекс уткнулся мордой, будто чувствовал мой замысел. В тот день я увидел по-звериному яростные глаза своего брата. Он даже не понял почему я это сделал, Персефона. Он просто взял и смирился. Не попытался выяснить причину. Принял как данность, словно моя жестокость необоснованна. Но у всего есть мотив, а мой брат слишком слабый, чтобы это признать.

Когда Ниалл закончил рассказ, Персефона смотрела на него, словно впервые видела. И эта откровенность заставила ее решительно подняться и обнять Повелителя Света. На удивление, он не оттолкнул, позволил себя утешить.

— Если бы ты не была Хаосом, малышка, я бы взял тебя прямо здесь после такого душещипательного рассказа, — насмешливо пробормотал Ниалл. Персефона резко отстранилась, гневно сузила глаза и прошипела:

— Ну какой же ты мерзавец! Зачем солгал?

— Я не лгал, — улыбнулся Бог. — Можешь спросить у своего Повелителя, только боюсь, он всей правды не скажет. Ведь у каждого своя правда.

— Тогда почему не избавился от картины?

Ниалл вздохнул:

— Она напоминает мне кто я есть на самом деле.

За окном зазвенели капли дождя. Они мчались, точно тройка лошадей по небу, смывая с дорог грязь, позволяя бутонам летних цветов раскрыться, впитывая сладкие небесные слезы. Персефона считала, если небо плачет — ему больно смотреть на поступки своих детей. В комнату ворвался пряный запах дождя. Он смешался с ароматом роз Повелителя, обнял Персефону, разнося по спальне ее особенный черничный запах. Она поежилась от холода, а Ниалл поднялся, снял с дивана плед и накинул его на плечи девушки. Она благодарно улыбнулась. Руки Повелителя лежали на ее плечах, с волос медленно опадали холодные капли воды. Они затекали под плед, холодили кожу на шее и вызывали мурашки. Персефона подняла голову. На шее Ниалла застыли крохотные блестящие капельки, жилка билась, точно птица, загнанная в клетку. От него исходил яркий аромат соленого моря и девушке вдруг захотелось вскинуть руку и стереть блестящую воду. Она колебалась, а когда вдруг решилась, Ниалл спросил:

— Ненавидишь меня теперь?

Персефона моргнула, нахмурившись.

— Нет, Ниалл, не ненавижу.

— Почему?

Девушка вскинула руку, провела холодными пальцами по шее Ниалла. Он разомкнул губы, вбирая в легкие пленительный аромат черники. Ледяные прикосновения обожгли его горячую кожу, а внимательный взгляд голубых глаз прожигал. Захотелось наклониться ближе и слизать с ее кожи сладкую чернику. Но в легкие ворвался запах пепла — тяжелый, напоминающий брата, и наваждение вмиг стерлось. Пальцы на плечах Персефоны напряглись, губы сжались, а голова дернулась, сбрасывая ее руку со своей шеи. Девушке захотелось, чтобы он не уходил, и она ответила на вопрос:

— Потому что твоя жестокость обоснованна. Если кто — то посмел сделать тебе больно, растоптать душу и потоптать ее цветы, он заслуживает наказания.

— А как же заповедь о милосердии и всепрощении? — уточнил Ниалл.

— Это слабости. К Хаосу слабости! Причинять боль совсем не просто, как все вокруг считают. Если мне растоптали душу, я отберу у этого человека самое ценное. Но это не значит, что мне от этого не будет плохо. Просто миром правят сильные, а для слабых места нет.

Ниалл улыбнулся, коснулся носом пышных змеек волос Персефоны, потерся о них словно кот и с тоской спросил:

— И почему ты владеешь Хаосом?

— Потому что ты истребляешь пустых людей, Ниалл. И мне «повезло» такой родиться. В семье магов Света.

Бог вздрогнул и отошел на шаг назад, убирая руки с плеч Персефоны. Ей вдруг стало холодно. Она обняла себя и отвела глаза, тряхнув головой. Слова сами сорвались с языка. Она никогда и никому не рассказывала о себе. Даже Повелитель Хаоса не знал правды. А Ниаллу взяла и выложила в ответ на его откровенность. Захотелось вернуть время назад и забрать свои слова, засунуть их в железную коробку и бросить в пучину лазурного моря. Бог взглянул на часы, а затем принялся расстегивать жемчужные пуговицы рубашки.

— Что ты делаешь? — испуганно удивилась Персефона.

— Раздеваюсь, — невозмутимо ответил он. — Мы отправимся в Долину утром.