К алтарю по его приказу - Шэрон Кендрик

Или оттого, что она оказалась самой горячей любовницей из всех женщин, которые у него были?

Где же оно, то завершение, к которому Аристон стремился? И почему он не сделал попытки задержать Кайли на какое-то время, чтобы реализовать свой план? Следовало ли ему проявить дипломатичность и сказать то, что Кайли хотела услышать, вместо того, чтобы отвечать прямо? Аристон сжал губы. Это не имело значения. Он не любил лгать, и теперь все равно уже поздно. Что сделано, то сделано.

Вчера Павлос объявил о своей помолвке с прекрасной Мариной. Брат звонил ему из Мельбурна. Свадьбы назначена на начало февраля. Брат был счастлив, и Аристон чувствовал удовлетворение, как от хорошо проделанной работы. Будущее династии Кавакос было обеспечено.

Если бы еще это проклятое беспокойство оставило его.

Но оно не оставляло, несмотря на его активное передвижение по Южной Азии и максимальную загруженность работой. В конце концов Аристон предпринял незапланированную поездку в Англию, в лондонский филиал компании, сказав себе, что неожиданный визит – это всегда полезно для того, чтобы держать людей в тонусе. Кроме того, Аристон любил Лондон. У него была там квартира, которую он использовал несколько раз в год, когда летняя жара на Лейже становилась особенно нестерпима. Но даже в Лондоне он обнаружил, что не может ни на чем сосредоточиться – ни на последнем проекте, ни на обсуждении грядущих инноваций, ни на статье в журнале «Форбс», восхваляющей его деловую проницательность.

Аристон говорил себе, что это просто любопытство – или вежливость. Возможно, за эти недели Кайли уже достаточно успокоилась, чтобы вести себя цивилизованно.

Он попросил шофера высадить его рядом с ее домом. Долгая тишина, последовавшая за стуком в дверь, заставила его подумать, что дома никого нет. Аристон вздохнул. Вот и все. Можно было оставить записку, которая, как он подозревал, отправилась бы прямиком в мусорную корзину. Он мог бы позвонить, но что-то ему говорило, что Кайли не ответит. И этого тоже с ним никогда не случалось.

Но потом дверь слегка приоткрылась. Судя по выражению лица Кайли, она вряд ли ожидала его увидеть. Светлые волосы свисали унылыми прядями, под глазами обозначились темные круги.

– Привет, – сказал он.

Кайли замерла, сжимая пальцами дверную ручку. Какого черта? Ей хотелось захлопнуть дверь, как она уже однажды пыталась сделать, без всякого, впрочем, успеха. Кроме того, сейчас она не могла себе этого позволить. Не при ее обстоятельствах. Если бы судьба не устроила эту встречу, ей пришлось бы самой позаботиться о ней.

– Заходи, – кивнула она. – Так что тебя сюда привело? – спросила она, как только они оказались в крошечной гостиной, способной заставить неподготовленного человека испытать приступ клаустрофобии. – Позволь догадаться: Павлос вернулся в Лондон и ты решил проверить, не пропало ли у меня желание его подцепить?

Аристон покачал головой:

– Павлос уже обручился.

– Ого… – Кайли покачала головой, неожиданно почувствовав себя уязвленной. – Поздравляю. Ты получил то, что хотел.

Аристон пожал плечами:

– Мое желание увидеть брата в союзе с подходящей партнершей удовлетворено, это верно.

– Но если Павлос в безопасности от моих гипотетических притязаний, тогда что могло привести тебя в Нью-Молден? Это не то место, где прогуливаются миллионеры, не так ли?

– Я приехал в Лондон и решил тебя проведать, вот и все.

– Как трогательно. Ты всегда так беспокоишься о своих бывших любовницах?

Его рот сжался.

– По правде говоря, нет. Но никто из них так от меня не уходил.

– А… значит, это твое эго?

– Я бы так не сказал, – сухо ответил он.

– Ну что ж, теперь ты увидел, как я.

– Да. И мне это не нравится. Что случилось, Кайли? Ты больна?

Она опустила глаза. Вот он, походящий момент. Странно, что Аристон ничего не заметил. Кайли почувствовала нерешительность. Был ли это инстинкт самосохранения? Чувство, что, как только она скажет правду, уже ничего нельзя будет изменить?

– Я не больна, – произнесла она, запинаясь. – Я… беременна.

– Поздравляю. И кто отец?

Кайли стало больно. Она хотела крикнуть, что Аристон – единственный мужчина, который мог быть отцом, но разве он поверит? Она с готовностью упала в его объятия, давая понять, чего она хочет. Почему такой шовинист, как Аристон Кавакос, должен думать, что она не ведет себя так со всеми?

Кайли облизала пересохшие губы.

– Ты, – сказала она. – Ты – отец.

Его лицо застыло, превратившись в холодную маску.

– Повтори?

Ожидал ли он, что этот ледяной тон заставит ее признать, что скорое отцовство ему не грозит и это был лишь пробный камень? Неожиданно Кайли поняла, что, несмотря на утреннюю тошноту и постоянное недомогание, сейчас она должна быть сильной. Потому что Аристон был сильным. Доминантный самец, который в случае чего переступил бы через нее не задумываясь.

– Ты слышал меня, – произнесла она, стараясь, чтобы ее голос не дрогнул. – Отец – ты.

Его лицо потемнело.

– Как ты можешь знать?

Кайли моргнула:

– Потому что ты единственный, кто им вообще может быть.

– Это ты говоришь. Но ведь ты не была девственницей.

– Так же как и ты.

Аристон усмехнулся:

– Я уже говорил, что с мужчинами все иначе.

– Ты думаешь, я стала бы лгать?

– Не знаю. Но это несомненная удача – забеременеть от такого, как я. Случайная удача, или ты это запланировала?

– Запланировала?! – возмутилась Кайли. – То есть ты думаешь, что все это было подстроено специально, чтобы запустить руку тебе в карман?

– Не надо переигрывать, Кайли. Ты не поверишь, на что способны люди ради денег, – холодно произнес Аристон. – А может, и поверишь.

– Ты умеешь увиливать, но я не собираюсь взваливать на себя все бремя. – Кайли сделала глубокий вдох и подошла к окну. – Я считала, что контрацепция предполагает ответственность обеих сторон.

Аристон встретил взгляд ее обведенных темными кругами глаз, и в нем шевельнулось чувство вины. Сколько раз они занимались любовью в ту ночь? Дважды. Прежде чем она объявила, что уезжает.

Был ли он осторожен в этот второй раз или… Его сердце пропустило удар. Нет, не был. Он был так возбужден, что, находясь в полусонном состоянии, вошел в нее, забыв о презервативе. Как, черт возьми, это могло случиться? С ним, который привык все контролировать?

Но разве не было особым наслаждением почувствовать ее голой кожей? Ощутить ее влажный жар без преград? Неужели какой-то внутренний защитный механизм блокировал в его сознании этот момент, что он вспомнил о нем только сейчас?