Софичка - Фазиль Искандер

— Но разве они могут сделать, чтобы он смеялся? — усомнился парень, взглянув на фотокарточку.

— Конечно, — уверенно сказала Софичка, — они любую могут сделать. Дяде Сандро сделали фотокарточку, как будто он на коне и с шашкой мчится в бой. А в это время его конь пасся себе в котловине Сабида. И конь получился в масть.

— Да, но… — усомнился парень, однако не стал уточнять свои сомнения.

Автобус привез ее в Мухус. Софичка шла по главной улице города. Грохотали грузовики, визжали легковые автомашины и цокали по асфальту лошади фаэтонщиков. Люди так и шныряли по тротуарам. Она подошла к стеклянной витрине фотоателье и посмотрела на выставленные там фотографии. Она не стала рассматривать там всяких девиц, женихов и невест, пузанчиков с мячами, а обратила внимание на большую фотографию величиной чуть ли не с газетный лист, изображающую усатое лицо важного старика. Вот такой величины фотографию Роуфа ей хотелось бы иметь.

Софичка открыла дверь и вошла в приемную фотоателье. В большой светлой комнате рядом с зеркалом стоял столик, и за ним сидела молодая девушка. На стенах висели фотографии разных размеров, и люди, изображенные на них, часто улыбались, а то и просто хохотали.

— Здравствуйте, — сказала Софичка и подошла к девушке за столиком. Та читала книжку.

— Здравствуйте, — ответила девушка, отрываясь от книги. Софичка вытащила из кармана фотокарточку, положила ее на стол и ткнула пальцем в Роуфа.

— Я хочу, чтобы сделали его большую карточку, — сказала Софичка.

— Хорошо, — ответила девушка.

— Вот такую, — сказала Софичка и показала на фотографию смеющегося человека, висевшую на стене.

— Хорошо, — повторила девушка и приготовилась выписывать ей квитанцию.

— Но я хочу, чтобы он смеялся на ней, — уточнила Софичка. Девушка снова взглянула на фотографию, лежащую на столе, и подняла на Софичку удивленный взгляд.

— Это невозможно, — сказала она, — мы можем сделать такую же, только большего размера.

— Нет, — ответила Софичка, — мне надо, чтобы он смеялся.

— Это невозможно, — ответила девушка, — мы такие не делаем.

— А кто делает такие?

— Никто, — сказала девушка и снова взялась за книгу. Софичка почувствовала, что от нее хотят отделаться. Им просто лень менять суровое лицо на улыбающееся, вот они и выдумывают.

— Моего дядю фотографировали с шашкой на лошади, — настойчиво пояснила Софичка, — а в это время его лошадь паслась в котловине Сабида. И лошадь в масть получилась, и шашка, которую он никогда в руках не держал.

— Это совсем другое, — сказала девушка, — вот вернется он из армии, пусть заходит, и мы ему сделаем улыбающуюся фотографию.

— Он уже давно вернулся из армии, он умер, — сказала Софичка таким обезоруживающим голосом, что девушке стало жалко ее. Теперь она обратила внимание на ее черное платье и выражение глаз загнанной косули.

— Кто он вам? — спросила девушка.

— Муж мой, — сказала Софичка.

— Я сейчас поговорю с фотографом, — неожиданно для себя вымолвила девушка, чтобы как-то смягчить отказ. Ей стало очень жалко эту молоденькую вдову.

— Ты ему скажи, что я за деньгами не постою, — попыталась ее воодушевить Софичка.

— Дело не в деньгах, — грустно сказала девушка и, взяв фотографию, ушла в другую комнату.

Через некоторое время она вышла оттуда с человеком в черном халате, и Софичка решила, что он фотограф умерших людей.

— Мы не можем вам помочь, — сказал он, кладя фотографию на стол, — чтобы на большой фотографии он улыбался, надо, чтобы улыбка была и на маленькой.

У Софички был такой убитый вид, что у него мелькнула и погасла авантюрная мысль подретушировать улыбку.

— Поймите, девушка, — сказал он, — такого вам никто нигде не сделает. Мы можем только увеличить.

— Видно, ему недолго было суждено смеяться, — сказала Софичка в глубокой задумчивости, — делайте тогда так, как есть.

Она так сильно опечалилась, что не заметила, как девушка выписала квитанцию, забрала у нее деньги, вернула сдачу и предупредила, чтобы она приезжала через десять дней.

Софичка поспешила на автостанцию. Она снова вспомнила бравую фотографию дяди Сандро на коне, поднятом на дыбы, и с шашкой в руке. И конь был точно в масть, хотя дядя Сандро не приводил его к фотографу, но, видно, хорошо им описал его. Видно, с живыми они могут делать все, что хотят, а с мертвыми не могут. Так решила Софичка, возвращаясь на автобусе в Анастасовку.

Она поднялась в Чегем и, проходя мимо Большого Дома, на скотном дворе увидела дядю Кязыма. Он ей сказал, что завтра будет сооружать могильную ограду. Колья и жерди уже вытесаны.

Софичка спустилась к себе домой, вошла на кухню, разожгла огонь и приготовила мамалыгу. Она поела, чувствуя, что сильно проголодалась в дороге. Вынесла остатки мамалыги собаке. Бросила под крыльцом. Собака медленно вышла из-под дома и опять, как бы давясь от отвращения, съела мамалыгу. Софичке снова стало совестно за свой аппетит. «Неужели собака любила его больше, чем я? — подумала она. — Нет, — решила она, — собака не могла любить Роуфа больше меня, но собаку от горя ничего не отвлекает».

Потом она взяла лопату и поднялась в чащу над верхнечегемской дорогой. Она решила выкопать саженец лавровишни и посадить его над могилой мужа. Траурно-глянцевитые вечнозеленые листья лавровишни ей казались наиболее уместными. Он и встретился ей первый раз в жизни лицом к лицу с веткой лавровишни в руке.

Она нашла крепкий росток лавровишни и аккуратно, чтобы не повредить корней, откопала его. Она вернулась с ростком домой. Дома она прихватила кувшин и спустилась вниз, где в конце приусадебного участка, недалеко от родника, был по ее воле похоронен муж. На расстоянии примерно метра от могилы она вырыла лопатой ямку, посадила туда росток лавровишни и завалила корни землей. А потом, ладонями вминая землю вокруг ростка, закрепила его на месте.

После этого, отряхнув ладони, она постояла над могилой мужа и рассказала ему все, что приключилось за последние дни. Рассказала, что исполнен его наказ не проливать кровь, рассказала, что Нури навечно изгнан из рода, рассказала про неудачу с его портретом, рассказала, что собака наконец начала есть, про все рассказала.

Рассказывая, она тихо плакала над его могилой и впервые чувствовала, что слезы облегчают ей душу. Потом она нарвала папоротниковых стеблей, спустилась к роднику, набрала воды тыквенной кубышкой, стоящей на поверхности родника, положила на плечо папоротниковую прокладку, взгромоздила туда кувшин с водой и пошла назад. Придерживая одной рукой кувшин, она одолела перелаз и оказалась на своем участке. Подойдя к могиле, она сняла с плеча кувшин, полила росток лавровишни, снова взгромоздила его на плечо и, подхватив лопату, поднялась к себе домой. И впервые после смерти мужа ей показалось, что кувшин стал намного легче, даже учитывая, что часть воды она употребила на полив ростка. Она подумала, что это его душа, витающая тут, помогает ей, потому что одобряет все, что она сделала.