Шипы и розы - Люси Рэдкомб

Стюарт кивнул.

Когда они отъезжали от больницы, им навстречу потянулась вереница машин.

— Это что, дневная смена? — Стюарт посмотрел на часы. — Я потерял счет времени. Наверное, пора тебя покормить.

— Мне все равно. Видишь, как со мной легко?

Его губы дрогнули и вдруг сложились в усмешку.

— Легко? Большую часть времени с тобой чертовски трудно, но дело того стоит.

Розлин решила не придавать его словам особого значения.

— Можешь просто высадить меня у папиного дома.

Она надеялась, что отец еще спит. Если он увидит, как дочь вылезает из машины Стюарта, то просто взорвется.

— Думаешь, это не опасно? А вдруг у Дика наготове дробовик? — Выяснилось, что Стюарт думал примерно о том же, о чем и она. — Давай лучше поедем к моим родителям, и я приготовлю тебе что-нибудь поесть. Я все равно обещал привезти отцу смену одежды и бритвенные принадлежности.

Розлин посмотрела на его суровый Профиль. Стюарт выглядел так, будто не спал несколько суток.

— Ему нужно отдохнуть, да и тебе тоже.

— Он сейчас не уедет из больницы.

— Я знаю, — тихо согласилась Розлин и призналась: — На самом деле я действительно проголодалась.

— Еще бы. — Стюарт поморщился, вспоминая ее приступ рвоты.

— Врачи говорят, что терпеть осталось недолго. — Розлин искренне надеялась, что так оно и есть. — Утром я ем много, чтобы компенсировать потери. Ребенку это не вредит, я спрашивала.

— Я думал не о ребенке.

— Ой, прости, я такая тупая.

— Как пробка.

Нежность, которую Розлин успела увидеть в его взгляде, подействовала на нее как-то странно. Ее сердце вдруг сбилось с ритма.

Только без глупостей, не надо усматривать за его дружеским участием нечто большее, строго сказала она себе.

Колеса джипа зашуршали по гравию подъездной дороги. Розлин посмотрела в окно. На лужайке, разделенной дорогой надвое, паслись лошади. Сначала коневодство было для Мартина Роули всего лишь хобби, но со временем это занятие стало для него главным в жизни. Оставив адвокатскую практику, он рано отошел от дел и успел завоевать уважение опытных фермеров.

В доме было пусто. Особенно остро отсутствие Элли ощущалось в кухне, вся обстановка которой несла на себе отпечаток ее личности. Розлин знала, что Стюарта тоже поразила эта непривычная пустота, и ей стало его жаль.

Она села за большой сосновый стол, а Стюарт полез в буфет.

— Что ты хочешь: бекон, яичницу, сосиски?

— Давай все.

Воспоминания нахлынули так неожиданно, что у Розлин захватило дух. Однажды она уже просила у него «все» и получила это!

Неловкую паузу разорвал звон чашки, разлетевшейся на мелкие кусочки на кафельном полу. Стюарт в сердцах чертыхнулся и проворчал:

— Интересно, где у мамы веник и совок?

Розлин посмотрела на него, и ей показалось, что его голубые глаза потемнели, а смуглая кожа как будто натянулась, резче обозначая черты лица.

Она поняла, что это необдуманное замечание напомнило ему о том же самом, и сознание, что она не одинока в своих воспоминаниях, только усилило жаркое томление, охватившее все ее тело. Сердце тяжело забухало у нее в груди, а в горле пересохло.

— Вон там, под мойкой. — Несмотря на все старания Розлин, ее голос прозвучал хрипло.

Она так сильно жаждала его прикосновения, что на несколько мгновений это желание вытеснило из ее сознания все мысли.

Я хочу этого ребенка, потому что он от Стюарта, вдруг осознала она.

— Спасибо. Хорошо, что это не чашка из любимого маминого сервиза, — сказал он.

— Да.

Слова ничего не значили. Они лишь прикрывали истинные ощущения Розлин. Какая-то часть ее души еще желала вернуть прошлое, но другая отказывалась довольствоваться безопасными дружескими отношениями. Розлин поняла, что ей нужно гораздо большее, и испугалась.

— Ну вот, вроде все осколки собрал.

Стюарт неожиданно выпрямился, и она покраснела. Не очень-то приятно оказаться застигнутой глазеющей на мускулистый мужской зад, обтянутый джинсами.

— Женщины тоже иногда смотрят, — промямлила она, оправдываясь, и тут же мысленно ужаснулась, поняв, что выдала себя.

— А я разве возражал? — Стюарт примирительно развел руками. — Я всегда выступал за равноправие женщин.

— Ты что, смеешься надо мной?

Чему она удивляется? Ему не занимать самоуверенности, и он прекрасно сознает, что наделен красивым телом и сексапильностью.

— Удивительно, что я вообще могу смеяться. Это чудо, которое способна сотворить только ты, Розлин. Спасибо тебе.

Неподдельная теплота в его голосе была, конечно, приятна Розлин, но она бы предпочла, чтобы Стюарт видел в ней привлекательную женщину, а не какого-то клоуна, даже «особенного».

— Чем благодарить, лучше накорми меня, — буркнула она.

— Да, конечно, прости.

Тарелка Стюарта опустела лишь наполовину, когда он отложил вилку и нож, подпер подбородок руками и стал смотреть, как Розлин уплетает завтрак, стараясь не замечать его насмешливого взгляда. Наконец она вздохнула и отодвинула пустую тарелку.

— Ты отличный повар.

— У меня был хороший учитель.

— Спасибо. — Розлин приняла комплимент, но при этом не без сарказма заметила: — Но теперь я жалею, что согласилась давать тебе уроки. Ты ведь осваивал кулинарное мастерство только для того, чтобы быть привлекательнее для женщин.

— Между прочим, это отлично сработало.

— Да, помню, ты об этом говорил, — нехотя призналась Розлин.

— Тогда я был молод, а для парней в определенном возрасте быть «привлекательным для женщин», как ты выразилась, очень важно.

— Ты хочешь сказать, что с возрастом это проходит? — поддела она его.

— Откуда такой цинизм?

— У меня есть на то причины.

Эта фраза тут же испортила Стюарту настроение, и он прямо на глазах превратился в человека, на плечах которого лежит непомерная тяжесть. У Розлин защемило сердце. Если бы Стюарт ее любил, то будущий ребенок и все, что с ним связано, было бы для него не бременем, а радостью.

— Я говорил с отцом.

— Догадываюсь. — Розлин достаточно хорошо знала Стюарта, чтобы предположить, что последует дальше. Она бросила на него настороженный взгляд. — Полагаю, в разговоре не раз всплывало мое имя? Удивительно, что ты так долго тянул с этим.

— Я надеялся, что, наевшись, ты станешь более… сговорчивой.

— На твоем месте я бы не очень на это рассчитывала.