Наследник императора - Александр Старшинов

Или — рискнуть? Бросить кости? Что выпадет? Удача? Смерть? Играй, Судьба!

Знаю-знаю, одна грань на кубике всегда утяжелена свинцом — та грань, что в руках жулика приносит ему выигрыш, а в руках Судьбы означает смерть. Но ведь время последнего броска еще не настало. И если мы сыграем по-честному, у меня ведь есть шанс. А, Судьба?! Ты ведь не выбросишь мне собачье очко?[37]Так ведь?..

— Хорошо, Адриан получит план укреплений Сармизегетузы, — проговорил Приск после затянувшейся паузы. — Но пусть не забудет не только вернуть меня в сословие всадников, но и отдать мне дом моего отца в Риме. Дом-моего-отца!

— Адриан все сделает, если сделаешь ты. — Зенон улыбнулся. Лживой улыбкой бывшего раба.

* * *

Вечер выдался удивительный — не жаркий, теплый, напоенный ароматом цветущих в перистиле роз. Прииск, прихватив с собой чашу разбавленного вина да тарелку с перченым печеньем, расположился в садике. Горел подвешенный на бронзовом крюке светильник, ветра не было, и слабый масляный огонек тянулся строго вверх, будто новобранец перед центурионом. Кука выбрался со своей половины и уселся на скамье напротив. Служанка-дакийка мелькнула в дверном проеме и скрылась — верно, приехавшего центуриона она боялась до смерти, и даже Кука не убедил ее выйти.

— Война? — спросил Кука кратко.

Приск молча кивнул.

— Ты здесь, в Эске, или в Дробету? — продолжал допытываться Кука.

— В Дробету вернусь.

— А что тебе Зенон обещал? Перевести в преторианцы?

— В преторианцы? Нет, — Приск затряс головой. — Сделаться преторианцем я не мечтаю, эта служба не для меня.

— А я бы не отказался. И то — почему бы мне не стать преторианцем? Я ведь уроженец Италии, значит, меня возьмут в гвардию. У нас тут есть один центурион в лагере: прежде, еще при Домициане, служил в Пятом Македонском, потом стал преторианцем, а потом вернулся в Эск — уже центурионом. Вот и я так могу. — Кука подмигнул. — Не тебе же одному с поперечным гребнем на башке выхаживать, будто надутому петуху.

Приск прекрасно понял, что означал этот монолог: Кука намекал, что поможет другу в предстоящих делах, но требовал за это соответствующую награду. Пока Зенон не уехал, об этом стоило переговорить с доверенным лицом Адриана.

Кука — преторианец? Почему бы и нет? Иметь своего человека подле императора всегда полезно. Тем более если человек сам мечтает о подобной службе. Живи себе в Риме, в постоянном лагере, неси караул на Палатине. Опять же жалованье приличное и срок службы короче.

— Хорошо, преторианец, а в Дробету поедешь вместе со мной? — рассмеялся Приск.

— Ну вот, я так и знал, что ты сделаешь какую-нибудь пакость. Скажу одно: как надел ты серебряную лорику, так тебя будто подменили. Старым товарищам никаких послаблений!

— Ладно, пошутил. Нужен ты мне больно в Дробете! Да, совсем забыл спросить… — сказал Приск небрежным тоном, подражая в интонациях Лонгину. — Что поделывает старина Валенс?

— Как что? Всё как обычно: тренирует новобранцев в своей пятьдесят девятой центурии, а в свободное время, которого у него подозрительно много, накачивается вином в ветеранской таверне.

— Здесь не появлялся?

— Здесь? — Кука изобразил недоумение. — Где — здесь?

— Тут.

— А… — Теперь Кука изобразил озарение. — Имеешь в виду у нас дома? Не приходил ли в гости к Кориолле? Не волочился ли за бывшей своей невестой? — Кука ухмылялся, видя, что Приск вертится как на углях, и отвечать не спешил. — Нет, представь, не приходил, хотя я его каждый раз приглашаю при встрече.

— Что-о-о?!

Приск ухватил приятеля за тунику на груди, закручивая ткань в узел так, что Куке вмиг стало не хватать воздуха.

— Так пошутил я… Пошутил. Не приглашал я, клянусь Геркулесом! — Приск нехотя отпустил трещавшую под напором его пальцев ткань. — Да он и не спрашивает о милой твоей никогда. О тебе — да, задает вопросы. И о Тиресии, и обо всех наших. А про Кориоллу — ни гугу.

* * *

Приск вернулся в спальню. Конкубина делала вид, что спит, но Приск знал, что это притворство. Она лежала на боку, отвернувшись лицом к стене. Он лег подле. Руки скользнули под мышки, под тонкую льняную тунику.

— Что тут у нас? Какие спелые со-очные плоды… — Бормоча интимные банальности, он тем временем губами скользил по плечу — от шелковистой кожи пахло яблоками и еще какими-то травами, которые Кориолла добавляла в воду.

Центуриона ждала сладостная влажная долина, проникать в которую надо с осторожностью, никаких звериных наскоков — лишь искусная медлительность, дающая ничуть не меньше наслаждений, чем бешеный напор. Их близость была изящной, как прогулка по горной тропе, и тропа эта пролегала между прежней долгой разлукой и грядущей, сулящей опасности и расставание.

Сентябрь 857 года от основания Рима

Дробета

Через три дня после приезда Лонгина, уже ближе к полудню, даки появились возле Дробеты. Они плелись по дороге, связанные веревками, а погоняли их несколько всадников — тоже даков. Впереди на вороном жеребце ехал молодой человек в длинном дакийском плаще с бахромой, под которым поблескивали начищенной чешуей бронзовых пластинок гетские доспехи.

Странная процессия остановилась в сотне футов от ворот, а едущий впереди приблизился. Был он без шлема, и длинные волосы падали на плечи звериной гривой, челка была подстрижена низко, скрывая глаза. Войлочной шапки не удостоен, значит, простой комат, чего не скажешь по доспехам и коню — скакун под командиром отряда был отменный. Но Децебал тем и славился, что приближал к себе людей не за происхождение, но лишь за заслуги. Так что неблагородная кровь варвара ровно ни о чем не говорила.

— Эй! Караульные! Я — Сабиней! — крикнул человек во всю силу легких. — Личный посол царя Децебала. Пришел отдать римской власти разбойников. Тех, кто дерзко нарушил мирный договор с Сенатом и народом Рима и напал на легата Лонгина.

Приск, стоявший в этот момент вместе с Тиресием на стене, в очередной раз плеснул себе в лицо водой из фляги, чтобы снять сонливость, — после обсуждения планов у Лонгина разговор плавно перетек в яростный спор в комнате Приска. Спорили о грядущей войне, о том, сколько сможет выставить Децебал, и будет ли эта война вообще.

— Узнаешь гостя? — спросил Тиресий.

— Конечно, узнаю. Наш старый враг Сабиней. Лазутчик. Мы взяли его в плен зимой, а потом он удрал.

— Это ты его отпустил, — напомнил Тиресий. — И он едва не прикончил нас в битве близ Дуростора.[38]