Дама и единорог - Трейси Шевалье

Меня так и подмывало ее встряхнуть.

— Они?

— Не то чтобы совсем…

— А ты где была, Господи Боже мой? Чья это обязанность — приглядывать за ней?!

Я намеренно не взяла Беатрис с собой, поручив ей проследить за Клод, дабы не случилось непоправимого.

— Я глядела. Но она обвела меня вокруг пальца, негодница. Послала купить… — Беатрис теребила четки. — В общем, не все ли равно. Но она не лишилась девственности, госпожа.

— Ты уверена?

— Да. Она была раздета не до конца.

— Раздета?

— Только наполовину.

Как бы сильно я ни разозлилась, дерзость Клод отчасти меня подкупала. Не дай бог, они попались бы на глаза Жану — лучше об этом даже не думать.

— И что ты сделала?

— Я выгнала его.

По ее лицу было видно, что это неправда. Никола Невинный, наверное, специально тянул время, издеваясь над Беатрис.

— Что вы думаете делать, госпожа?

— А ты что сделала? Что сказала Клод?

— Я сказала, что вы наверняка захотите с ней об этом поговорить.

— А что она? Умоляла ее не выдавать?

— Нет, — нахмурилась Беатрис, — рассмеялась в лицо и ускакала.

Я заскрежетала зубами. Клод превосходно известно, что ее девственность — величайшая ценность для Ле Вистов и что она обязана сохранить непорочность ради мужчины, который станет ее мужем. Когда-нибудь ее муж унаследует состояние Ле Вистов, а может, еще и титул. Дом на улице Фур, замок д'Арси, мебель, драгоценности, даже заказанные Жаном шпалеры — все достанется мужу Клод. Жан найдет достойную партию, но и Клод не должна ударить лицом в грязь. От нее ожидаются благочестие, почтительность и, само собой, невинность. Если бы ее застукал отец — при одной мысли о подобной вероятности меня охватила дрожь.

— Я поговорю с ней, — сказала я. Злость на Беатрис улетучилась, уступив место негодованию на Клод, которая из-за какого-то пустяка готова была запятнать наше доброе имя. — И поговорю прямо сейчас.

Когда мы с Беатрис вернулись, девочки уже поджидали меня. Малышка Женевьева и Жанна бросились мне навстречу, а Клод сидела возле окна и играла со щенком, держа его на коленях. Она даже не взглянула в мою сторону.

У меня совершенно вылетело из головы, зачем я устроила этот сбор. Но младшие — особенно малышка Женевьева — казались настолько счастливыми, что пришлось выдумывать предлог на ходу.

— Девочки, вы наверняка знаете, что скоро дороги просохнут и мы поедем в замок д'Арси на все лето.

Жанна захлопала в ладоши. Она обожала отдыхать в замке. Носилась как безумная с ребятней из ближайших деревень, почти все время — босиком.

Клод тяжко вздохнула и притянула к себе щенка за голову.

— Я бы лучше осталась в Париже, — пробормотала она.

— Перед отъездом мы справим праздник весны, — продолжила я. — Наденете свои обновки.

У меня вошло в привычку заказывать дочерям и камеристкам наряды к весенним праздникам.

Камеристки заговорили все разом, одна Беатрис молчала.

— А теперь, Клод, пойдем со мной. Я хочу взглянуть на твое платье. Меня беспокоит вырез. — Я подошла к дверям и обернулась. — Мне нужна только Клод, — пояснила я камеристкам, которые было зашевелились. — Мы ненадолго.

Клод закусила губу, но не двинулась с места, продолжая возиться с собакой — то поднимая, то опуская ей уши.

— Либо ты идешь, либо я разорву твое платье собственными руками, — вспылила я.

Камеристки зашушукались. Беатрис взглянула на меня с изумлением.

— Мамочка! — воскликнула Жанна.

Глаза у Клод расширились, лицо исказилось от злобы. Она поднялась, сбросив щенка на пол с такой грубостью, что он даже взвизгнул, и направилась прочь, глядя прямо перед собой. Я последовала за ее прямой спиной через анфиладу комнат, отделяющих мою спальню от ее.

Спальня у Клод меньше, чем у меня, и обставлена скромнее. Безусловно, у нее нет пятерых камеристок, которые проводят здесь бо́льшую часть дня. Камеристкам требуются стулья и стол, подушки, скамеечки для ног, камин, ковры на стенах, кувшины с вином. В комнате Клод все очень просто: кровать, застеленная красно-желтым шелком, стул, туалетный столик да сундук для платьев.

Ее окно выходит во двор, а мое смотрит прямо на церковь.

Клод подошла к сундуку, вытащила новое платье и швырнула его на кровать. С минуту мы обе разглядывали наряд. Платье было просто заглядение — из черного и желтого шелка, разрисованного гранатовым узором. Поверх него надевалось бледно-желтое сюрко. Мое новое нижнее платье покрывал такой же рисунок, только сюрко я заказала из красного шелка. На празднике мы бы составили великолепную пару, хотя в данную минуту я предпочла бы, чтобы наши одежды разнились, дабы не давать повода для сравнения.

— С вырезом все в порядке, — сказала я. — Я хотела поговорить о другом.

— О чем? — Клод встала возле окна.

— Если ты не прекратишь грубить, я отошлю тебя к бабушке. Там тебе быстренько напомнят, как положено вести себя с матерью. — Моя мать выпорола бы Клод за милую душу, не посмотрев, что она наследница.

Слегка помешкав, Клод пробормотала:

— Прости, мама.

— Погляди на меня, Клод.

Она подняла свои зеленые глаза, в которых читалось скорее смущение, нежели злость.

— Беатрис мне все рассказала.

— Предательница. — Глаза Клод округлились.

— Ничего подобного, она поступила совершенно правильно. Она пока еще моя камеристка и обязана выказывать преданность. Но дело не в ней. У тебя вообще голова есть на плечах? Да еще в комнате отца?

— Я хочу его, мама. — Лицо Клод просветлело, как будто на нем бушевала гроза, а потом налетел ветер и разогнал тучи.

— Не говори ерунды, — фыркнула я. — Что ты об этом знаешь?

Тучи опять сгустились.

— А что ты знаешь обо мне?

— Я знаю, что тебе не к лицу путаться со всякими проходимцами. Художник не многим высокороднее крестьянина!

— Неправда.

— Разве тебе не ясно, что ты выйдешь замуж за человека, которого выберет отец, — дворянина, достойного породниться с дворянской дочерью. Ни к чему ломать себе судьбу из-за художника или кого-то там еще.

На лице Клод появилась гримаса отвращения.

— Я не обязана походить на старую высушенную грушу только потому, что вы с папой не делите ложе.

Меня так и подмывало ударить ее по пухлым красным губам так, чтобы из них потекла кровь. Я сделала глубокий вдох.

— Доченька, похоже, это ты меня совершенно не знаешь. — Я распахнула дверь. — Беатрис!