Идеалист - Владимир Григорьевич Корнилов

излишней горячностью вмешивался, обычно во вред себе, если справедливость кем-то, где-то вдруг нарушалась.

Видение ночного, откровенно циничного, хорошо организованного разбоя в Государственном заповеднике, было для него как зубная боль. Он пробовал успокоить себя спасительным для многих размышлением о том, что в масштабах страны, с её Гималаями скопившихся проблем, случай этот, в общем-то, мелочь, пустяк. Не заслуживающий серьёзного к нему отношения, но успокоится не мог. Давно утвердился он в мысли, что мелочей в жизни не бывает: в любой мелочи, будь то поступок или слово, являет себя суть человека или той среды, в которой человек обитает. То, что произошло на дороге, чему стали они нежелательными свидетелями, не могло быть простой случайностью. Была здесь пусть малая, но частица общей несправедливости, которая с нарастающей силой заполняла жизнь разного рода несуразностями, найти объяснение которым он не всегда мог.

… Главный охотинспектор принял Алексея Ивановича Полянина в длинном, узком, как барсучья нора, но персональном кабинете, сидя спиной к единственно светлому квадрату окна. Некоторая изначальная настороженность сменилась в главохотинспекторе откровенным любопытством, когда прояснилась причина появления человека, отважившегося печатно критиковать надзор за состоянием дел в охотничьих угодьях.

Алексей Иванович знал, что принимающее его должностное лицо находится под непосредственным покровительством высокого областного начальства, время от времени разряжавшего свою страсть в шумных персональных охотах, организуемых лично им, главохотинспектором, с плотоядной фамилией Мясоедов.

Алексей Иванович прекрасно понимал. Что главохотинспектор сознаёт свою неуязвимость. Отсвет сознаваемого высокого покровительства просматривался в медлительных жестах его рук, длинных, худых, как у всех высоких людей, в ироничности взгляда запавших под брови глаз, которые, как поплавочки из воды, время от времени, всплывали из-под полуопущенных век, останавливались с откровенной насмешливостью на его, он чувствовал, излишне возбуждённом лице.

Почти физически он ощущал полосу отчуждения между собой и этим человеком, разграничивающую тех, кому посчастливилось оказаться за этой охранной полосой, и тех, других, подобных Алексею Ивановичу Полянину, чьи даже справедливые усилия не связывались с покровительством людей высокой власти. Оттуда, из-за разделительной полосы, и глядело на него, будто издалека, остренькое усмешливое лицо должностного человека, усвоившего в многолетней службе науку старательной исполнительности с точным знанием кому и что можно, и кому что нельзя.

− И что же вы намерены предпринять, исходя из вышеизложенного вами? – вопросил с нарочито медлительной расстановкой слов сухой должностной голос, и Алексей Иванович отчётливо понял, что приход его в это государственное учреждение не только бесполезен, но и наивен, несколько даже забавен для нынешнего властителя мрачноватого кабинета.

Ответить как-то надо было, и Алексей Иванович сказал:

− Пока я хотел бы выяснить, кто и кому дозволил явно браконьерскую охоту?

Маленькое личико должностного человека, казалось, приблизилось из своего далека, и Алексей Иванович услышал шелест перебираемых бумаг, вздох человека утомлённого бесполезной беседой.

− Если я скажу, что на той дороге, в то время, в том месте, о котором вы говорите, среди людей, производивших охоту, был лично я? Этого достаточно для вас?! – Спокойный голос, спокойный взгляд, полнейшая невозмутимость! «Нет, этот инспектор никогда не разглядит Кентавра в лесном быке. Природа для него – лишь товар,» - подумал Алексей Иванович не без горечи.

− Смелый вы человек! – произнёс он, стараясь хотя бы иронией разрушить невозмутимость сидящего за столом должностного лица. – Насколько я понимаю, дальнейший разговор бесполезен?

− Понимаете вы правильно. Все прочие разъяснения, если у вас есть такие возможности, можете получить в известном вам Красном доме.

− Благодарю вас! – Алексей Иванович привычным рывком поднялся, но левая его рука ошиблась в движении, не до конца защёлкнула замок бедренного протеза. Падая, он всей тяжестью тела навалился на край стола. Стол, несмотря на внушительность своих размеров, оказался шатким.

Посыпались на пол карандаши, ручки, фотоальбомы, ножички и пальмочки из чёрного дерева, фигурки собак, птиц из металла и фарфора, бог знает что ещё – подобострастные подарки тех, кто в суетном служении охотничьим страстям старался выговорить себе нечто лучшее, чем имели другие. Упал и стакан недопитого чая, жёлтое пятно растеклось по раскинутым по столу бумагам…

Маленькое лицо властителя кабинета побелело, он гневно вытянулся на стуле, но окрик не сорвался с искажённых его губ. Главохотинспектор был умным человеком, неумные долго не удерживаются в услужении. Ему хватило сообразительности понять, что с человеком случилось несчастье. В неподвижности он ждал, когда Алексей Иванович обретёт нормальное положение и когда Полянин, наконец, поднялся, сказал, назидательно:

− Вам давно следовало бы понять: не в первый раз вас подводит шаткость вашей опоры…

В Красном доме, среди работников Обкома партии были люди, всегда встречавшие писателя Полянина не только с показным уважением. Алексей Иванович узнал, что в область с охотничьим вояжем пожаловал заместитель министра внутренних дел, и с ним вместе некто Геннадий Александрович Авров, лицо стоящее даже выше Министра.

Министр министром, а вот фамилия «Авров» резанула слух, и тотчас отозвался, заныл в сознании отзвук незабытой войны. «Не может быть! – думал Алексей Иванович. – Столько лет прошло! В движении времени в небытие уходили и великие личности, не такие невзрачные людишки. Неужто снова, и в новом качестве, вплывает в мою жизнь тот самый Авров, недобрый мой попутчик по тем горестным годам ?!. Может ли такое быть?..»

А тревожный, на одной ноте, звук всё звенел. И вспоминая того, кто стоял рядом с генералом, в белом армейском полушубке, в форсистой кавалерийской кубанке, с сигаретой, вставленной в длинный мундштук, он по какому-то бытующему и в человеке инстинкту узнавания, всё определённее утверждался в мысли, что охотником на той ночной дороге был именно он – бывший старшина его взвода Авров.

− Не может быть! – повторял про себя Алексей Иванович, не в силах поверить, что бывший его старшина возвысился до участия в великосветской охоте.

В лице Алексея Ивановича видимо отобразилось нечто, что заставило насторожиться расположенного к нему человека, в кабинете которого он был, и который знал всё, и в области и выше.

Добрый человек, понимая и оберегая его, сказал мягким, в то же время и встревоженным голосом:

− Только не советую вам, Алексей Иванович, каким-либо образом ввязываться в рассказанную вами историю. Дело даже не в том, что человек этот в высокой должности. Вам решусь сказать больше: он связан с Самим!..

− С Самым-Самым? – догадливо спросил Алексей Иванович.

Человек глазами показал: с ним.

Алексей Иванович понял: госохотинспектор – лишь самая низшая ступенька. Устремлённая вверх лестница несправедливости была очень и очень высока!..