Главный соперник Наполеона. Великий генерал Моро - Алексей Зотов

Впрочем, сами власть имущие подтверждают дату 17 фрюктидора в письме, адресованном генералу Гошу:

Далее, директоры просят Гоша собрать все бумаги, относящиеся к этому делу, и срочно направить их в Париж. Одновременно ему приказано арестовать командира бригады Бадонвиля (этот генерал служил под командованием Пишегрю в 1795 г. и серьезно скомпрометировал себя связями с братьями короля).

Из этого документа следует, что дата в письме оставлена прежней, и мы понимаем, что если бы триумфаторы могли поставить 19 вместо 17, то они бы это сделали. Но здесь обращает на себя внимание другой факт. Из письма видно, что Моро к тому времени уже не является главнокомандующим Рейнско-Мозельской армией. Его армия, переименованная в Германскую, вскоре будет передана под командование Ожеро в знак услуг, оказанных Директории его солдатами-полицейскими в день 18 фрюктидора. Бонапарт, взбешенный таким быстрым возвышением своего подчиненного, откажется приветствовать его и вместо этого отправится на конгресс в Раштатте. Затем Бонапарт настоит на переводе Ожеро в Пиренейскую армию, а Рейнско-Мозельская армия в соответствии с декретом от 4 февраля 1798 г. будет расформирована, так и не подчинившись какому-то Ожеро, который насмехался над ней. Лишенная законного командира, который вел ее к победам, она сочла за благо прекратить свое существование. Но, как мы вскоре сможем убедиться, она возродится вновь и по декрету от 17 мессидора VII года будет называться Рейнской армией. К ней вернется ее прежний командующий, и она узнает новые славные победы.

* * *

Вот что говорил сам Наполеон в беседе с доктором О' Мира на острове Св. Елены по поводу событий 18 фрюктидора и связи с ними генерала Моро (цитируется по: О 'Мира Б. Голос с о. Св. Елены. М., 2004): «После Леобена сенат Венеции поступил достаточно глупо, подняв мятеж против французских армий, так как для этого у него не было достаточных сил, и он не мог надеяться на соответствующую помощь со стороны других держав, обещавшую малейшую надежду на успех. В результате всего этого я приказал французским войскам оккупировать Венецию. Там в это время находился агент Бурбонов, граф д'Антрег, о котором, я полагаю, вы слышали в Англии. Опасаясь последствий, он бежал из Венеции, но на пути в Вену у реки Брента (я думаю, что об этом он сказал сам) был арестован со всеми бумагами Бернадотом. Как только было установлена его личность, так сразу же его направили ко мне, поскольку его посчитали важной персоной. Среди его бумаг мы обнаружили документы с его планами и переписку Пишегрю с Бурбонами. Я немедленно приказал Бертье и двум другим офицерам заверить все эти бумаги, опечатать их и направить в Париж, в Директорию, так как они имели важнейшее значение. Затем я лично допросил д'Антрега, который, поняв, что содержание его бумаг стало известно, решил, что нет никакой пользы в том, чтобы далее пытаться что-либо утаивать, и, соответственно, во всем признался. Он даже рассказал мне больше того, чего я мог ожидать. Он посвятил меня в секретные планы Бурбонов, не опустив и имен их английских приверженцев. В действительности информация, которую я получил от него, была столь полной и столь важной, что она помогла мне решить, как мне действовать в данный момент. Она стала главной причиной мер, которые я затем предпринял, и написания воззвания, с которым я обратился к армии. В нем я предупредил солдат армии, что, если это будет необходимо, им придется совершить переход через горы и вновь вступить на землю своей родной страны, чтобы разгромить предателей, которые замышляют заговор против существования республики. В то время Пишегрю был главой законодательной власти. Граф д'Антрег оказался столь общительным собеседником, что я самым искренним образом чувствовал себя обязанным ему, и даже могу сказать, что он почти покорил мое сердце. Он был человеком, обладавшим способностями и острым умом. С ним было приятно вести беседу, хотя впоследствии он оказался негодяем. Вместо того чтобы содержать его в заключении, я разрешил ему свободно гулять в Милане повсюду, где ему вздумается, всячески потворствовал ему и даже не выставил за ним слежку. По прошествии нескольких дней я получил указания от Директории добиться того, чтобы его расстреляли или, что было в те времена одним и тем же, отдали под суд военного трибунала, приговор которого подлежал немедленному исполнению. Я написал Директории, что он представил весьма полезную информацию и не заслужил столь неожиданного поворота в судьбе. И, наконец, что я не могу выполнить указания Директории, если же Директория настаивает на его расстреле, то она должна сделать это сама.

Вскоре после этого д'Антрег сбежал в Швейцарию, где этот мерзавец имел наглость написать клеветническое заявление, в котором обвинил меня в том, что я обращался с ним самым жестоким образом и даже заковывал его в цепи. На самом же деле я предоставил ему столь большую свободу пребывания в Милане, что его побег был обнаружен лишь по прошествии нескольких дней после того, как он оттуда исчез. И только потом, благодаря сообщениям швейцарских газет о прибытии в эту страну графа д'Антрега, что поначалу считалось невозможным, это сообщение подтвердилось в результате того, что в Швейцарию были направлены люди для проверки его квартиры. Подобное поведение д'Антрега вызвало большое возмущение всех тех, кто были свидетелями того снисходительного отношения, которое я проявлял к нему. В их числе было несколько послов и дипломатов, которые настолько почувствовали себя оскорбленными, что собрались вместе и подписали заявление, отвергавшее эти обвинения д'Антрега.

Сразу же после захвата д'Антрега ко мне явился Дезе. Обсуждая с ним события, связанные с Пишегрю, я высказал замечание о том, что нас очень сильно обманули, а затем выразил свое удивление по поводу того, что его измена не была обнаружена ранее. “Но почему же, — возразил Дезе, — мы знали об этом еще три месяца тому назад”. “Как это могло быть возможным?” — спросил я. Тогда Дезе рассказал мне о том, как повел себя Моро, вместе с которым в то время находился Дезе, когда в багаже австрийского генерала Клинглина была обнаружена деловая переписка Пишегрю. В ней сообщались детальные планы мероприятий в пользу Бурбонов, а также приводились данные о ложных маневрах, которые Пишегрю собирался осуществить на практике. Я спросил Дезе, сообщалось ли обо всем этом Директории. Дезе ответил, что нет, не сообщалось, так как Моро не хотел погубить Пишегрю. Моро попросил Дезе, чтобы тот ничего по этому поводу не говорил. Я заявил Дезе, что он действовал совершенно неправильно; что ему следовало немедленно отправить все бумаги Пишегрю Директории, подобно тому, как поступил я; что в действительности это было молчаливым согласием с планом уничтожения его родной страны.