Дочь своего отца - Жанна Немцова

И завсегдатаем в нашем доме был Андрей Климентьев. В советское время он получил тюремный срок за распространение эротических фильмов, но в 1990-е годы судимость была снята, и он был реабилитирован. Андрей Климентьев – яркая, неординарная личность. Отцу было интересно с ним общаться, они много времени проводили вместе. С моей точки зрения, Климентьев хотел использовать их дружбу в корыстных целях. В 1994 году фактически контролируемый Климентьевым судостроительный завод «Ока» получил 18 миллионов долларов в качестве ссуды от Минфина России на модернизацию судоверфи. Гарантом по кредитному договору выступила администрация области.

За несколько дней до одобрения кредитной линии норвежская компания «Ароко», одним из акционеров которой был Климентьев, заключила с «Окой» договор о разработке технической документации сухогруза, но реально часть денег была присвоена Климентьевым без каких-то оснований. Другая норвежская компания, Russian Shipping на 100 процентов принадлежала Климентьеву, и на ее счета также были переведены значительные средства в оплату судового оборудования. Из них 2,6 миллиона долларов было потрачено на сторонние нужды Климентьева. Обнаружив это в начале 1995 года, отец прекратил всякие отношения с Климентьевым и создал комиссию по расследованию нецелевого использования государственных кредитных средств. Климентьев был осужден по статье о хищении чужого имущества. Интересно, что в 1998 году Климентьев был избран мэром Нижнего Новгорода, но выборы признали недействительными.

Мне не очень нравилась беспардонность Климентьева. Он мог, например, приехать утром и войти в спальню родителей.

Он не производил впечатление порядочного человека, более того, он с пренебрежением относился к людям. Я тоже чувствовала это. У него была машина «Альфа-Ромео» вишневого цвета с дистанционным ключом. Я тогда не знала, что машину можно открыть с расстояния.

– Скажи волшебное слово – машина откроется, – говорил он мне.

Я произносила «кодовое слово» (не помню, какое именно нужно было говорить) и видела: машина действительно открывалась. Произносила снова – она закрывалась. Климентьеву явно нравилось мое удивление. А я ужасно обиделась, когда узнала, что он меня обманул.

Моя мама отрицательно относилась к Климентьеву и, если он начинал переходить границы, только одним своим взглядом давала ему понять, что лучше уйти.

Климентьев ее боялся – и действительно уходил. Впрочем, потом появлялся снова.

Сейчас я представить себе не могу ситуацию, в которой в моей квартире постоянно жили бы несколько гостей. Но тогда эта жизнь казалась мне вполне нормальной. Отец всегда говорил, что цель жизни – борьба со скукой. Постоянная толпа людей в доме была частью этой стратегии.

Умоего отца есть сводный брат Юра, он родился во втором браке моего деда. Юра, кстати, сказал мне сразу: если я не напишу в книге ни одного слова о нем, он мне этого не простит. Так вот, пишу.

Он был редким гостем у нас на даче в Зеленом городе. Юра родился в Москве и остается абсолютным москвичом. Он не получил высшего образования: в 1990-е годы появилась прослойка людей, которая решила зарабатывать деньги. Они понимали, как это можно сделать. И не желали тратить пять лет на учебу. Сейчас таких много среди 50-летних – тех, чья взрослая жизнь началась с перестройки.

А Юра еще и прирожденный бизнесмен. Он начал делать деньги еще в детстве: покупал значки в ГУМе и продавал их дороже в родной школе. В 1990-е он выглядел как классический новый русский: малиновый пиджак, тусовки в модных клубах, электронная музыка – он всегда был на гребне волны.

Когда приезжал к нам в Нижний, постоянно нас глумил (это его любимое слово) за нашу провинциальность:

– Вы все тут на феназепаме! – говорил. – А корень провинциальности – эта ваша Галибиха!

В Галибихе, к слову, он ни разу не был.

Не могу сказать, что я испытывала к Юраше (так мы его звали) большую любовь. Наоборот, я жутко ругалась с ним из-за его отношения к провинции. Я была патриотом Нижнего Новгорода, а к Москве относилась настороженно. Мне казалось, провинциальная жизнь – это прекрасно, а столичный новорусский лайфстайл – настоящий кошмар.

Юраша, кстати, ничуть не изменился с годами. Я уехала из Нижнего Новгорода в пятнадцать лет, а он до сих пор припоминает мне мою провинциальность. Бонн, где я жила пять лет, он презрительно называл Глубокий Бонн, намекая на его неспешность и компактность.

Отец тоже был привязан к родному региону и совсем не хотел уезжать в Москву.

Но его звали. Сначала приехал Березовский. Борис Абрамович любил делать вид, что он знает больше, чем все. Не всегда это было правдой. Видимо, и тут, услышав что-то, Березовский решил присвоить победу себе – и приехал в Нижний преподнести отцу его скорое назначение в Москву как свою собственную победу.

Отец тогда неодобрительно отозвался:

– Приехал, как Керенский.

В общем, Березовский отца не уговорил. Отец понимал: во‐первых, он – избранный губернатор. И это крайне нелогично и неуважительно по отношению к нижегородцам – уезжать в Москву через два года после выборов. Во-вторых, ситуация в Москве будет очень тяжелой. Позже, кстати, их состав правительства называли правительством камикадзе. Ну, и в‐третьих, отец думал о том, чтобы избираться в президенты. А стартовать в избирательной гонке с позиции успешного губернатора Нижегородской области гораздо проще, чем с позиции вице-премьера правительства.

Отца уговорила Татьяна Дьяченко, младшая дочь Бориса Ельцина, – она в те годы играла огромную роль в управлении государством (и мы до сих пор пожинаем плоды этого). Она приехала в Нижний Новгород. Я не присутствовала при этом разговоре, но отец потом сам рассказывал: Татьяна начала плакать. Она привела аргумент, против которого мой отец не смог устоять.

– Папа тебе помог, – сказала Татьяна. – А теперь ты помоги папе!

Это была правда: Ельцин действительно помог моему отцу стать губернатором. Да, аргумент был нечестный. Но отец после него не смог сказать «нет».

О переезде моего отца в Москву хорошо рассказывал Михаил Фридман:

– Только что! Вот буквально только что он бил себя кулаком в грудь: «Не уеду в Москву, останусь в Нижнем Новгороде!» А потом включаю телевизор – а он уже в кабинете Ельцина!

Искрометное вице-премьерство отца закончилось довольно быстро – об этом я расскажу в следующей главе. А пока – о том, как я уехала в свою самую сложную эмиграцию.