Муки Галилея - Кэйго Хигасино

— Хорошо. Приму к сведению, — раздражённо сообщил Кусанаги.

Каору записала в свой блокнот: «8:13».

— А ты, значит, ничего не видел, — сказал Кусанаги.

— Я приехал ровно тогда, когда закончили тушить пожар. Томонагу-сэнсэя и его гостей временно вывели из здания, но к тому моменту они уже вернулись сюда. И пока друзья не уехали, я довольно обстоятельно их расспросил. Иначе говоря, — Юкава заложил ногу на ногу и посмотрел на Кусанаги с Каору снизу вверх, — обо всём, что случилось этим вечером, можете спрашивать меня. Неплохо для разнообразия побыть в роли отвечающего.

Юкава действительно расспросил друзей во всех подробностях. Благодаря ему следователи смогли составить более-менее точную картину того, что произошло этим вечером.

Но Кусанаги не собирался ограничиваться вопросами о пожаре.

— Сэнсэй, погиб ваш сын. Кем он работал?

В ответ Томонага нахмурился и мотнул головой:

— Никем он не работал. Болтался целыми днями без дела. А ему было уже под тридцать. Позор для мужчины.

Каору не ожидала, что отец так едко отзовётся о недавно скончавшемся сыне. Её рука замерла над блокнотом с заметками, и она невольно посмотрела на изборождённое морщинами лицо Томонаги.

Кусанаги, похоже, также был сбит с толку. Но Томонага только хмыкнул:

— Не верите, что отец может сказать такое о своём ребёнке?

— Полагаю, на то есть причины?

Томонага глянул на Намиэ — девушка сидела в стороне, опустив голову, — а затем вновь повернулся к Кусанаги:

— Вы всё равно станете изучать наши внутрисемейные дела, так что лучше я расскажу прямо сейчас. Мать этой девушки, умершая десять лет назад, официально не была моей женой.

— Нам уже сказали. Вы состояли в браке с другой женщиной.

Томонага кивнул:

— Всё началось тридцать лет назад. Нас сосватали, и я женился по договорённости. Почти сразу у нас родился ребёнок, но характером я с женой не сошёлся. В итоге мы стали жить раздельно, хотя формально так и остались супругами. А через несколько лет я познакомился с матерью этой девушки. Её звали Икуэ. Иероглиф «ику», как в слове «воспитание», и «э», как в «Эдо». Фамилия — Синдо.

— Ваш сын остался с матерью?

— Да. Когда она от меня съехала, ему едва исполнился год.

— Вы не предполагали оформить развод и жениться на госпоже Икуэ Синдо?

— Разумеется, предполагал. Только жена никак не соглашалась. Наверное, не хотела терять деньги, которые я переводил ей на содержание ребёнка. Да и Икуэ не настаивала на официальном браке. Так всё и тянулось.

«Звучит правдоподобно», — слушая его, подумала Каору.

— Понятно. Но почему же ваш сын оказался здесь? — спросил Кусанаги.

— Потому что моя жена умерла. Три года назад. И сынок тут же прискакал сюда: «Мне негде жить, сделай что-нибудь!» Любой взрослый мужчина постыдился бы такое говорить, а ему хоть бы что.

— И вы поселили его во флигеле?

Кивнув, Томонага вздохнул:

— Мы не виделись почти тридцать лет, и всё же сын есть сын. К счастью, флигель пустовал, и я пустил его туда. Но с условием: в течение года найти работу и самому обеспечить себя жильём.

— Срок истёк?

— Уже давно. Но он мало того что не съехал — даже работу не искал. Жаловался, что ничего подходящего не попадается, но, по-моему, он изначально не хотел утруждать себя поисками. Рассчитывал, наверное, что сможет прожить у папочки на всём готовом до конца дней. Дурак! Я ведь уже на пенсии!

Слушая Томонагу, Каору поняла, почему он не выглядел особо расстроенным смертью сына. Если говорить коротко, Кунихиро Томонага был родным сыном для своего отца, но проклятием для своей семьи.

Юкава внимательно слушал, глядя в пол. Он ни разу не выказал признаков удивления, и, по-видимому, эта история не стала для него открытием.

— Понимаю ваши обстоятельства. И благодарю вас за то, что не стали ничего утаивать. — Кусанаги поклонился.

— Обычно о таком позоре распространяться не принято, но вам ничего не стоило бы всё разузнать, так что я решил рассказать сам. И все наши соседи в курсе, мы ведь с ними давно знакомы.

— А как долго ваша семья здесь живёт?

— С ходу и не скажешь. — Томонага призадумался. — Но как минимум со времён моего деда. А тот флигель изначально построил для меня мой отец. До приезда Кунихиро я использовал его как место для чтения или для своих хобби.

В доме сохранялась атмосфера традиционного японского жилища, и в то же время он был обставлен в западном стиле. По-видимому, хозяева время от времени перестраивали его под свои вкусы.

— Позвольте несколько деликатный вопрос, — начал Кусанаги. — Полагаю, вам уже известно, что сегодняшний пожар, скорей всего, не случаен и его кто-то подстроил. Весьма вероятно, что вашего сына убили.

— Известно, — ответил Томонага.

— У вас нет никаких предположений на этот счёт? Судя по использованному оружию, целью преступника было именно убийство, а не пожар.

Томонага сложил руки на набалдашнике своей трости и задумчиво склонил голову.

— Я сказал вам, что сын болтался без дела, но, по сути, я мало знаю о том, чем он занимался. И ещё меньше — о его жизни до приезда ко мне. Но при его распущенности несложно представить, что он успел кому-то насолить.

— То есть я правильно понимаю, что конкретных предположений у вас нет?

— Как ни печально, да. При том, что речь идёт о моём собственном сыне…

— Когда вы виделись с ним в последний раз?

— Сегодня днём. Я ходил забрать эти корабли в бутылках. — Томонага показал на великолепные сувениры, стоявшие рядом на полке.

— Вы были одни?

— Нет. Меня, разумеется, сопровождала Намиэ.

— Вы говорили с сыном?

— Обменялся парой слов. Ничего существенного. Да и он меня избегал.

— За это время вы ничего не заметили? Может, он странно себя вёл или говорил с кем-то по телефону?

— Нет, ничего такого.

Кусанаги посмотрел на Намиэ:

— А вы?

— Я тоже… ничего не заметила, — тихо ответила она.

Кусанаги кивнул и повернулся к Каору. Как будто спрашивая, нет ли у неё дополнительных вопросов.

— Прошу прощения, но как давно вы нездоровы? — спросила она, рассматривая инвалидное кресло.

— Нездоров-то? И правда, когда меня прихватило? — Томонага глянул на Намиэ.

— Шесть лет назад, под Новый год, — ответила она. — Ты вдруг упал в ванной…