Хроника объявленной смерти, объявленной заранее - Габриэль Гарсия Маркес

притом и самой требовательной. Она родилась здесь и выросла, здесь и жила — в этом доме открытых дверей с несколькими платными номерами и огромным, приспособленным для танцев двором, который украшали фонарики из тыкв, купленные на китайских базарах в Парамарибо[9]. Это она покончила с девственностью моего поколения. Она научила нас куда большему, чем нам следовало знать, но, главное, научила тому, что нет на свете места печальнее, чем пустая постель. Сантьяго Насар потерял голову, едва увидел ее впервые. Я его предостерег: “За ловкой цаплей сокол гнался — без глаз остался”. Но он не слышал меня, околдованный чарующим воркованием Марии Алехандрины Сервантес. Для него, пятнадцатилетнего, она была необузданной страстью, наставницей слез, до тех пор пока Ибрагим Насар не согнал сына с ее постели ударами ремня и не отправил больше чем на год в Дивино Ростро. С тех пор между ними осталась глубокая привязанность, но без невнятицы любви; она так уважала его, что никогда не ложилась в постель с другим, если присутствовал он. В те последние каникулы она выпроваживала нас рано — под неправдоподобным предлогом усталости, — но оставляла дверь незапертой и не гасила свет в коридоре, чтобы я мог незаметно вернуться.

Сантьяго Насар обладал почти колдовским талантом по части всяческих маскарадов, а его излюбленной забавой было перевоплощение мулаток. Он вытряхивал из шкафов их одежду, наряжал одних в платья других, так что в конце концов все они начинали ощущать себя не теми, кем были, а теми, кем не были. Как-то одна из них увидела себя, повторенную в другой с такой точностью, что с ней случилась истерика. “Было чувство, будто я сама вышла из зеркала”, - сказала она. Но в ту ночь Мария Алехандрина Сервантес не позволила Сантьяго Насару насладиться в последний раз искусством трансформации, причем сделала это под такими двусмысленными предлогами, что скверный привкус воспоминания об этом отравил ей жизнь. Итак, мы забрали с собой музыкантов, распевали песни на улицах и продолжали веселиться, а в это время близнецы Викарио поджидали Сантьяго Насара, чтобы убить. Его же самого где-то около четырех утра осенила идея — подняться всем вместе на холм вдовца Ксиуса и спеть новобрачным.

Мы не только пели у них под окнами, мы еще пускали ракеты и взрывали петарды в саду, однако не заметили на вилле никаких признаков жизни. Нам и в голову не приходило, что в доме никого нет — ведь перед дверью стоял новенький автомобиль со всё еще откинутым верхом, с атласными лентами и восковыми букетами флердоранжа, которыми его украсили к празднику. Мой брат Луис Энрике, в то время игравший на гитаре как профессионал, сымпровизировал в честь новобрачных супружескую песенку с фривольными намеками. Дождя тогда всё еще не было. Наоборот, луна стояла высоко в небе, воздух был прозрачен, а в глубине пропасти, на кладбище, виднелись дрожащие струйки блуждающих огней. В противоположной стороне просматривались банановые заросли, голубоватые в лунном свете, унылые болота и фосфоресцирующая полоска Карибского моря на горизонте. Сантьяго Насар указал на мерцавший в море огонек и сказал нам, что это скорбящая душа невольничьего корабля, затонувшего со своим грузом — рабами из Сенегала — при входе в большую бухту Картахены-де-Индиас. Невозможно было даже подумать, что его совесть чем-то встревожена, впрочем, в тот момент он еще не знал, что призрачная семейная жизнь Анхелы Викарио два часа назад завершилась. Байардо Сан Роман отвел жену в дом родителей пешком, чтобы шум мотора не выдал его беды раньше времени, и теперь снова оставался один, при потушенных огнях, на счастливой вилле вдовца Ксиуса.

Когда мы спустились с холма, мой брат пригласил нас позавтракать жареной рыбой в какой-нибудь харчевне на рынке, но Сантьяго Насар отказался, потому что хотел поспать часок до прибытия епископа. Он зашагал вместе с Кристо Бедойей берегом реки мимо кварталов старого порта, где в домишках бедняков уже зажигались огни, и, перед тем как свернуть за угол, махнул нам на прощанье рукой. Мы видели его в последний раз.

Кристо Бедойя, с которым они уговорились встретиться позднее в порту, расстался с Сантьяго Насаром у задней двери его дома. Собаки залаяли по привычке, когда услыхали, что вошел хозяин, но тот успокоил их, позвенев в темноте ключами. Виктория Гусман следила за кофейником на плите, когда Сантьяго Насар прошел через кухню внутрь дома.

— Красавчик, — окликнула она его, — кофе уже готов.

Сантьяго Насар сказал ей, что выпьет кофе позже, и попросил сказать Дивине Флор, чтобы она разбудила его в половине шестого и принесла чистую одежду, такую же, как та, что на нем. Через мгновенье после того как он ушел к себе, Виктория Гусман получила записку от Клотильде Арменты, принесенную нищенкой. В 5.30 Виктория Гусман исполнила приказ Сантьяго Насара разбудить его, но не послала Дивину Флор, а сама поднялась в спальню с полотняным костюмом, поскольку делала всё, что могла, чтобы уберечь дочку от когтей властителя.

Мария Алехандрина Сервантес не заперла свою дверь на засов. Я простился с братом, прошел через коридор, где, сгрудившись среди тюльпанов, спали коты мулаток, и без стука толкнул дверь спальни. Свет был погашен, но, едва переступив порог, я ощутил теплый запах женщины, увидел в темноте глаза недремлющей пантеры и больше уже не помнил себя до момента, когда начали звонить колокола.

По пути домой мой брат зашел купить сигарет в лавку Клотильде Арменты. Он к тому времени выпил столько, что воспоминания о встрече с близнецами остались у него весьма смутные, и всё же он не забыл убийственный глоток напитка, которым угостил его Педро Викарио. “То был чистый огонь”, - сказал он мне. Пабло Викарио, уже почти засыпавший, услыхав, что вошел мой брат, разом проснулся и показал ему нож.

— Сейчас пойдем убивать Сантьяго Насара, — сказал он.

Этого мой брат не запомнил. “А и запомнил бы, не поверил, — много раз говорил он мне. — Какому дьяволу могло в башку прийти, что близнецы станут кого-то убивать, да еще свинячьим ножом!” Потом они спросили у него, где Сантьяго Насар, поскольку до того видели их вместе, но мой брат не запомнил и этого своего ответа. Зато Клотильде Армента и братья Викарио были настолько поражены, услыхав его, что он остался в следственном заключении благодаря их показаниям, данным раздельно. По их словам, мой брат сказал: “Сантьяго Насар мертв”. Затем осенил всех крестным знамением — в точности, как епископ, — споткнулся о порог и, шатаясь, вышел. Посреди площади