Одинокое путешествие накануне зимы - Виктор Владимирович Ремизов

прямо, по левому берегу рос высокий сосняк, где-то здесь должно было быть зимовье. Я зачалился, привязал лодку и, хватаясь за корни, влез на крутой сыпучий обрыв. Осмотрелся. Троп от реки не было, лес стоял нетронутый, я пошел вдоль берега. Тропинка тянулась над обрывчиком, но не самым краем, а пряталась за кустами — так звери и ходят: они видят, а их не видно. Глухарь взлетел где-то неблизко, но все равно напугал громким хлопаньем среди таежного безмолвья. Я искал следы людей, но их не было. Только очень старые — вот двумя ударами топора свалена сосна в руку толщиной. Зимой рубили, по снегу, пенек высокий остался. Но когда это было? Не сказать. Я пнул торчащий из мха стволик, тот легко упал и рассыпался в рыжую труху. Кто и когда срубил здесь высокую сосенку? В этом ничем не приметном месте тайги? Шест под капкан заготовил, или что-то починить понадобилось, а может, застрявшую в ветвях белку доставал. Тридцать лет назад? Или пятьдесят? Кто знает? Тайга долго помнит человека.

Избушка стояла ниже. Вокруг было порядочно вырублено и выпилено, старые, мятые ведра валялись, тазы дыроватые, ржавые банки из-под консервов… Коптильный сараюшка, в хлам разоренный местными косматыми хозяевами. Аккуратно заглянул в избушку, я почему-то всегда осторожно веду себя возле зимовеек. Дверь была вырвана и валялась на земле, внутри мишка тоже все осмотрел, печку переставил по-своему и вышел в окно. Нежилое было зимовье, стояло бы на берегу, кто-то чайку остановился бы сварить, кто-то переночевал, присматривали бы, поправляли, и все было бы иначе.

Вернулся к берегу. На зеленой мшистой полянке над рекой темнели остатки костра. Два года назад мы здесь обедали с моими. Вид на Лену и на сопки за ней был отличный, ветерок тянул вдоль реки, разгоняя комаров. Припекало, Таня сидела под старой сосной, чистила картошку, пацаны набрали сучков и шишек, сделали небольшой костерок, и Степа, была его очередь, варил уху. Он, кстати, неплохо это делает. Остатки костра сохранились так хорошо, будто жгли его здесь неделю назад. Словно не прошло двух зим с сугробами, дождями и ветрами… К сосне была прислонена тонкая палочка. Она была затесана с одной стороны, и я вспомнил, как Серега от нечего делать тесал ее ножом, потом накалывал ею шишки и подкладывал в огонь.

День был жаркий, ленивый, мы наелись, и нам не хотелось никуда двигаться. Лежали на мху вокруг погасшего огня и шутили по поводу обжорства. Наконец кто-то что-то ляпнул, мы расхохотались и, заражая друг друга, долго не могли остановиться. Ползали на коленках по поляне и умоляли прекратить…

Из-за утренней рыбалки времени на обед у меня не было, но я достал из лодки котелок и пошел собрать дров. Приятно было хоть чайку тут попить, о своих вспомнить.

Я разулся, подсушивал сапоги у небольшого огонька из наших же сучочков и пил чай с хлебом. Посередине полянки росла сосенка, Степа с Сереней огородили ее палочками, чтобы мы не растоптали, такая она была маленькая. Теперь ей исполнилось три годика, она поднялась почти на полметра и раскинула пушистые колючие лапки, а заботливые палочки все стояли, защищая ее.

Погода портилась, и часа не прошло, что я был здесь, а небо с севера совсем закрыло тяжелой чернотой, налетали такие порывы, что я встал и перевязал лодку за большое дерево. Достал непромокаемую куртку и подбросил сучьев в костер. Небо почти все заволокло, временами только меж туч пробивалось нехорошее, строгое и чужое солнце. Ветер гнал волны по плесу, поднимал вороха листьев с косы, они крутились в вихрях и взвивались высоко над лесом. Особенно доставалось другому берегу. Большие деревья раскачивало, молодые елки и сосенки гнуло вдоль опушки.

Я был закрыт от ветра лесом, но и над моей головой вразнобой опасно скрипели сосны, ветки летели. Вдруг сзади зашумело, захрустело, я обернулся — высокая сосна медленно заваливалась неподалеку, круша все на своем пути, выворотень с громким треском лопающихся корней поднялся из земли. Где-то за зимовьем зашумело, падая, еще одно дерево.

Лодка стояла под обрывом, чалка была туго натянута, тент, прикрывающий вещи, временами начинал отчаянно хлопать по борту. Плыть было опасно. Я поглядывал на черное с седыми прядями небо и думал, не надо ли вытащить все на берег и устроиться в зимовье. Я не очень понимал, куда вся эта круговерть повернет.

Но вскоре ветер стал слабеть, только порывами налетал, потом совсем стих и все подозрительно и даже неприятно замерло. Штормовой гул удалялся по тайге. Я встал, озадаченно озираясь, собрал веток, наломанных ветром, собрался подложил в огонь, но замер. Со стороны зимовья тайга седела на глазах. Это был снег. Рябая белесая завеса приблизилась, с тихим шелестом прошла через меня и нависла над рекой. Мохнатые хлопья падали ровно и густо, другого берега не стало видно. Такая тишина наступила в природе, что я, очарованный, вышел на берег. Пухлые, разной формы снежинки были красивы. Я ловил взглядом одну, чем-нибудь особенную, и провожал до воды.

Снежинка была прекрасна, пока летела.

Снег неуклюже выглядел на траве и листьях, вскоре он уже не таял и на моей одежде, и вокруг все стало похоже на зиму. А он все падал и падал, засыпая наш веселый летний обед.

Я очнулся, снял котелок с огня и, спустившись к речке, ополоснул. Когда идет снег, вода всегда кажется теплее. Я не верил в этот снег, чувствовал, что это ненадолго. Ясно лишь было, что погода испортилась, а мне сегодня предстояло еще плыть.

Река стала уже достаточно глубокой, и я достал из сумки свой безотказный двухсильный «судзуки». Прикрутил на транец, залил бензин и отчалил. Мотор залопотал негромко, толкая лодку.

Снег летел косо, мелко и колюче. Холодно становилось. Я подтянул молнию куртки, надел капюшон и перчатки. Вскоре снежинки превратились в мелкий и обильный дождь, я плыл будто в облаке, радуясь, что не надо работать веслом в такую погоду, а за меня пыхтит моторчик.

Через несколько поворотов вырулил на прямой участок. У левого берега сквозь колеблющуюся завесу дождя маячила большая коряга, напоминающая медведя. Так часто бывает — какой-нибудь выворотень на берегу очень смахивает иногда. Я невольно пригляделся — это не мог быть медведь, он стоял в воде в какой-то странной позе, как будто на задних лапах, передними на что-то опираясь. Медведь повернул ко мне голову. До него было метров сорок, не близко, я заволновался, как ни глупо было, а заволновался от неожиданности,