Седьмое Правило Волшебника, или Столпы творения - Терри Гудкайнд

Переведя дыхание, Дженнсен попыталась понять, что происходит.

Дженнсен.

Ужас!..

Сдавайся.

Безумие!..

Квадратное лицо мужчины было четко высвечено пламенем очага. Мужчина рванулся в ее сторону. Монстр с мокрыми волосами, свисающими, как плети… Натянутые сухожилия и напряженные от ярости мускулы…

Нож, зажатый в кулаке Дженнсен, решительно взметнулся, отчаянный ужас придал ей решимости.

Она закричала от неимоверного усилия и панического страха. Нож вонзился мужчине в голову, сбоку. Наткнувшись на скулу, лезвие с треском сломалось посередине. Голова мужчины от удара дернулась. Хлынувшая кровь мгновенно залила его физиономию.

И он тут же с размаха обрушил свою мясистую руку на лицо Дженнсен. Та отлетела и ударилась о стену. Руку пронзила боль. Но девушка вскочила и обо что-то споткнулась. Снова упала. И обнаружила рядом с собой другого огромного человека, очень похожего на мертвого солдата, похороненного сегодня.

Сознание Дженнсен выхватывало обрывки увиденного, она по-прежнему пыталась разобраться, что происходит. Откуда явились эти люди? Как оказались в доме?

Девушка с усилием поднялась. Огромный человек, о ногу которого она споткнулась, лежал неподвижно, привалившись к стене. Его мертвые глаза смотрели прямо на Дженнсен. Рукоять с буквой «Р» торчала из-под его уха, искрясь, отражала пламя очага. Острие ножа вышло с другой стороны бычьей шеи. На убитом была мокрая красная рубаха.

Сдавайся.

Похолодев от ужаса, она увидела еще одного мужчину. Тот явно направлялся к ней.

Сжимая сломанный нож, Дженнсен с трудом поднялась на ноги, повернулась в сторону новой угрозы. Чуть в стороне она увидела мать. Какой-то человек держал ее за волосы. Повсюду была кровь.

Казалось, происходящее — сон.

И в этом кошмарном сне она увидела на полу отрубленную руку матери — раскрытая ладонь, обмякшие пальцы, алые колотые раны…

Дженнсен.

Все ее существо охватила паника. Она слышала собственные пронзительные крики. Разбрызганная по полу кровь блестела в пламени очага.

Какое-то движение поблизости отвлекло Дженнсен от крови, но было уже поздно. Один из мужчин набросился на нее, отшвырнул к стене. Она не могла вздохнуть от боли, пронзившей грудь.

Сдавайся.

— Нет!!! — Ее голос ей самой показался нереальным.

Она ударила наотмашь сломанным ножом, распоров нападающему руку. Тот взвыл диким голосом, разразился грязными проклятиями.

Человек, державший мать, отбросил ее и устремился к дочери. Дженнсен с бешенством размахивала ножом, направляя колющие удары в сторону окружавших ее людей. Со всех сторон к ней тянулись руки, делали стремительные выпады. Огромная лапища ухватила ее руку с ножом, но Дженнсен не выпустила оружия.

Сдавайся.

Дженнсен, задыхаясь, всхлипнула. Она продолжала сражаться с дикой яростью. Она пинала врагов ногами и кусалась. Нападавшие проклинали ее. Наконец один из них сдавил стальными пальцами ее горло.

Дыхания не стало… Не стало дыхания…

Дженнсен изо всех сил пыталась — и не могла вздохнуть. Боль пронзила ее виски.

Человек презрительно улыбался, по-прежнему сжимая девичье горло. Его щека, располосованная ножом, зияла открытой раной до самого уха, из нее струилась кровь. Сквозь разрез были видны блестящие, залитые красным зубы.

Дженнсен по-прежнему не могла сделать ни вдоха, ни выдоха.

Другой противник с размаху ударил ее в живот. Дженнсен лягнула его ногой. Он схватил ее за щиколотку прежде, чем она успела нанести еще один удар.

Перед глазами начало крутиться, но она еще различала происходящее.

Один человек мертв… Двое держат ее… Мама лежит на полу…

Потом обзор сузился до размеров черного тоннеля. В груди пекло огнем. Было так больно. Так больно…

Все звуки вдруг стали приглушенными…

Но она услышала глухой удар и треск ломающихся костей.

Человек, душивший ее, пошатнулся, его голова резко дернулась.

Дженнсен не могла понять, что происходит. Сжимающая ее горло рука обмякла, и Дженнсен смогла судорожно вздохнуть. Голова душителя свесилась вперед. Из шеи его торчал топор с лезвием в форме полумесяца, разворотившим позвоночник. Душитель падал ничком, и ручка топора раскачивалась из стороны в сторону. А на месте душителя стоял теперь Себастьян — седоволосое воплощение ярости.

Последний противник выпустил руку девушки и выхватил измазанный в крови меч. Себастьян опередил его.

А Дженнсен опередила Себастьяна.

Сдавайся.

Она закричала. Это был звериный, дикий, несдерживаемый крик ужаса и ярости. Искореженным ножом, который по прежнему оставался в ее руке, Дженнсен рубанула шею мужчины.

Поломанное лезвие вспороло шею противника до кости, прорвало артерию, перерезало мышцы. Мужчина дико закричал, рванулся назад и стал падать спиной на дальнюю стену. Казалось, поток хлынувшей из шеи крови приостановился. Замах Дженнсен был так силен, что она едва не упала следом за противником. Но, раскинув руки, удержалась.

Короткий меч Себастьяна мелькнул, словно молния, и с сокрушительной силой вонзился в бочкообразную грудь противника, довершая дело.

Через мгновение Дженнсен, оскальзываясь на крови, карабкалась по телам убитых врагов. Перед собой она видела только мать, полусидящую на полу, прислонившись к дальней стенке. Мать смотрела на дочь, а та заходилась в крике и не могла остановиться.

Окровавленная мать прикрыла веки, словно собралась заснуть. Потом глаза ее снова открылись, в них вспыхнула радость. На ее лице, на щеках и шее виднелись запекшиеся кровавые полосы. Но она улыбалась своей прекрасной улыбкой, глядя на приближающуюся Дженнсен.

— Дитя мое… — прошептала она. Дженнсен не могла заставить себя замолчать и перестать дрожать. Она не смотрела на жуткие кровавые раны. Она видела только материнское лицо.

— Мама… Мама… Мама…

Левой рукой мать обняла дочь. Правой руки — не было.

Именно в ней она держала нож в начале схватки.

Рука, обнимавшая Дженнсен, была, как всегда, любовью, спокойствием, укрытием…

Мать слабо улыбнулась:

— Дитя мое… ты все сделала правильно. Теперь послушай меня…

Себастьян старался обмотать жгутом то, что осталось от правой руки матери, пытаясь приостановить хлещущую кровь. Мать видела только Дженнсен.

— Я здесь, мама. Все будет хорошо. Я здесь. Мама, не умирай! Не умирай! Держись, мама! Держись!!!

— Слушай… — голос был тих, как дыхание.