Деревянные облака - Эдуард Геворкян

– Ты все-таки уезжаешь? – спросила бабушка.

– Ненадолго. Может, завтра вернусь.

Хотя если Прокеш зовет приехать в выходной день, то вряд ли для того, чтобы поболтать о всякой всячине. Когда ему хочется общения, он возникает сам.

Отец проводил до остановки, спросил, были ли жертвы.

– Одного раздавило.

Он помрачнел. Из-за поворота выплыл рейсовик. Отец пробормотал: «Сообщи, если задержишься», – и пошел к дому. Я смотрел ему вслед. Мне захотелось вернуться. Давно у нас с отцом не было долгого, спокойного разговора. То он занят, то я молчу. Но был ли вообще у нас долгий разговор? Не помню…

Рейсовик зашипел и остановился, я влез и сел в свободное кресло. В ереванском узле взял маршрутку до Кедровска.

На месте я оказался утром следующего дня.

Красивое место. Лесистые горы. Цепь озер. Я хотел немного походить по городу, но тут со мной связался Прокеш и попросил, если нетрудно, прибыть в Институт как можно скорее.

Я понимал, что вызвал он из-за Коробова. Что-то произошло! Возможно, создана машина времени. Но я тут при чем? С удовольствием выслушаю еще несколько гипотез. Но оттого, что меня причастят к таинствам темпоральной физики, помянутой физике лучше не станет. Мне, впрочем, тоже. Возможно, приглашают из вежливости – как-никак непосредственный свидетель и участник. А вдруг меня опять забросят в прошлое? Круг замкнется. Впрочем, рано или поздно все объяснится, оборванные концы свяжут, разбитое склеят. За небольшим исключением – Валентина. Наши отношения никакая машина времени не упростит. Все идет к тому, что я ее потеряю. Или уже потерял…

Коридоры в Институте прикладной фундаменталистики похожи на штреки – широкие, низкие, а ко всему еще через каждые десять метров вентиляционные колонки, похожие на крепеж.

Прокеш ждал меня на скамье у входа в сектор, рядом с вертушкой и мрачным мужчиной за пультом. Завидев меня, он встал, хлопнул по плечу и толкнул вертушку. Турникет не шевельнулся.

– Он со мной, – мягко сказал Прокеш, указывая на меня.

– Очень приятно, – отозвался мужчина. – А вы, извините, кто?

– Вы же меня знаете! Эксперт Прокеш.

Мужчина потыкал пальцем в сенсор.

– Сожалею, но вас нет в списке комиссии.

– Вчера еще я здесь свободно проходил, – вполголоса сказал Прокеш. – Странно. Сейчас у Нечипоренко выясним, в чем дело.

В коридорах было пусто. Суббота. Прокеш быстро шагал, поглядывая на указатели. Вдруг резко остановился, и я чуть не уперся носом ему в спину.

– Ты свободно вошел в Институт? Тебя никто не останавливал?

– Никто.

Он нахмурился и двинулся дальше. Вскоре мы оказались во внутреннем дворе, пересекли его и прошли сквозь перепонку со светящейся надписью «Отдел 264».

В узкой длинной комнате одну стену составляли зашторенные стеллажи. За столом сидел немолодой мужчина с бритой головой.

– Семен, – обратился к нему Прокеш, – почему меня не пускают в третий сектор?

Бритоголовый Семен посмотрел на меня, перевел взгляд на Прокеша и ласково спросил:

– А почему, Вацлав, тебя должны пускать? Ты же знаешь – при чрезвычайных обстоятельствах допуск некомпетентных лиц ограничивается до решения экспертной комиссии.

– Вот и прекрасно, друг мой. Я как раз эксперт.

– Нет.

– Что – нет?

– Вот уже… – Нечипоренко посмотрел на часы, – вот уже двадцать шесть минут, как ты не являешься экспертом.

– Интересно, очень интересно! – Прокеш не выглядел растерянным или огорченным. – В экспертах я действительно засиделся. До сих пор не пойму, как это Сеть выбрала меня среди прочих. Но почему не элиминировали сертификат эксперта, скажем, год назад? Или два?

Нечипоренко погладил свою голову, но ничего не сказал.

– Ну, теперь можно заниматься своими делами. Миссия эксперта меня, признаться, утомила, хотя я и не вполне представлял свои функции.

Он говорил, чуть скосив на меня глаза.

– Правда, я не понимаю, почему это случилось сейчас?

– Состав экспертной комиссии проводился по Сети. Ты не утвержден, экспертный сертификат элиминирован, и это все, что я знаю. Если хочешь, запроси региональный «базис». Через две-три недели выдадут обоснование.

По дороге в гостевой ярус Прокеш молчал. В комнате он предложил кресло, а сам уселся на диван.

– Вчера погиб Евгений Коробов, – сказал он.

Прокеш сцепил руки на животе и смотрел на меня.

«Первый», – мелькнула странная мысль. Евгения я помнил подростком. С тех пор не видел. Прокеш сказал, что в последний раз они встречались на прошлой неделе.

– Женя мне показался усталым, я бы сказал, напуганным. Он сам не понимал, каким образом добился переноса информации.

– Как он погиб?

– Упал с обрыва. Напоролся на ржавый прут. Пока хватились, пока нашли, в общем, было поздно! А я его уговаривал приехать к тебе, и Лыкова вытащили бы… Женя согласился, спрашивал, как до тебя добраться. Да-да. Я видел его установку и…

– У него осталась семья?

– Что? А, нет! Так, знакомые, а семьи не было. Кстати, почему ты не спрашиваешь, зачем я тебя вызвал?

И снова я промолчал. Почему я откладываю свои дела и лечу, мчусь по первому зову? В разговоре с ним свои дела кажутся малозначимыми, хотя он вроде ничего особенного не говорит. Когда-то я думал, что это отдушина от привычной работы, так сказать, прикосновение к великим делам. Работа у меня не рутинная, да и очарование тайнами и загадками прошло, но доверие к нему осталось. Даже сейчас, когда его выставили из экспертов, доверие он мне внушал большое. Он старше меня на двадцать лет, но не это главное.

– Не сегодня, так завтра меня попросят рассказать комиссии, что я знаю о несчастном случае, – сказал он и поднялся с места. – После этого заниматься выяснением обстоятельств будет неэтично. Вызовут обязательно, я одним из последних видел его. Я и Коновалов. Коновалов говорил… – Прокеш задумался.

– Ко-но-ва-лов! – раздельно произнес он. – Вот с кем мне нужно поговорить сейчас. Извини, минуточку!

Он прошел, вскоре вернулся и постучал пальцем по лбу:

– Очень быстро старею. Надо соображать сразу. Коновалова нет, вернется завтра или послезавтра. Уехал по делам.

– Можно подождать, – утешил я.

– Бессмысленно. Либо комиссия ухватится за него раньше, чем я, либо они вызовут меня. И то и другое плохо. Коновалов – спарринг-разработчик Евгения. Возможно, он знает… м-м…

Он замычал как от зубной боли.

Я плохо соображал, что происходит. Все-таки погиб человек. Тактичность, выдержка – все это уместно, конечно, но коробило, что Прокеша больше занимают какие-то проблемы, а не судьба юноши, глупо погибшего от ржавой железки. Исполнилось ли ему двадцать?