Доколе длится свет - Агата Кристи

– Я так несчастна, мсье Пуаро, так ужасно несчастна. Видите ли, раньше моя семья считалась вполне обеспеченной. Мне предстояло стать богатой наследницей, а Роджер был всего лишь младшим сыном и… я знаю, что была ему небезразлична, хотя он ни разу не сказал мне об этом. А потом взял и уехал в Австралию.

– Все-таки забавно, как у вас принято устраивать браки, – вставил мсье Пуаро. – Никакого порядка. Никакой системы. Все пущено на волю случая.

– А потом мы внезапно все потеряли, – продолжала Эвелин. – Моя мать и я остались почти без средств. Мы переехали в совсем небольшой домик, и нам едва удавалось сводить концы с концами. Но тут моя матушка серьезно заболела. У нее оставался единственный шанс – трудная операция и затем – поездка за границу, в теплый климат. Но у нас не хватало денег, мсье Пуаро, у нас не было денег! Это означало, что моей матери суждено было умереть. Мистер Леверинг уже раз или два делал мне предложение. Он снова предложил мне выйти за него и пообещал, что сделает все возможное для моей матери. Я согласилась – что мне еще оставалось? Он сдержал свое слово. Операцию провел самый лучший в наше время специалист, и на зиму мы уехали в Египет. Это было год назад. Мама выздоровела и окрепла, а я – я после Рождества должна выйти за мистера Леверинга.

– Понимаю, – произнес мсье Пуаро, – а за это время умер старший брат мистера Роджера, и он вернулся домой, где ему суждено было узнать, что все его мечты разбились в прах. И все-таки, мадемуазель, вы еще не замужем.

– Хоуворты не нарушают обещаний, мсье Пуаро, – с достоинством ответила девушка.

Она едва успела договорить, как дверь раскрылась, и крупный мужчина с румяным лицом, узкими, хитрыми глазками и лысой макушкой показался на пороге.

– Что вы киснете тут, Эвелин? Выйдем прогуляться.

– Хорошо, Оскар.

Она послушно поднялась. Пуаро также встал и вежливо осведомился:

– Как мадемуазель Леверинг, все еще нездорова?

– Да, к несчастью, сестра все еще в постели. Как неприятно расхвораться на самое Рождество.

– Поистине так, – учтиво согласился детектив.

Прошла пара минут, пока Эвелин надела свои зимние ботинки и закуталась в шаль, затем вышла вместе с женихом в заснеженный сад. День выдался самый что ни на есть рождественский – солнечный и бодрящий. Вся прочая молодежь была увлечена возведением снеговика. Леверинг с Эвелин задержались, чтобы посмотреть на них.

– Любовь – это сказочный сон! – выпалил Джонни и с воинственным кличем запустил в них снежком.

– Ну как он тебе, Эвелин? – крикнула Джейн. – Мсье Эркюль Пуаро, великий детектив!

– Вот подождите, мы еще приделаем ему усы, – вмешался Эрик. – Нэнси обещала отстричь для них прядь своих волос. Vivent les braves Belges![1]Пум, пум!

– Настоящий живой сыщик в доме – это здорово! – восхитился Чарли. – Хорошо бы еще и какое-нибудь убийство.

– Да-да, да! – воскликнула Джейн, приплясывая вокруг снеговика. – У меня идея. Давайте разыграем убийство – понарошку, конечно. Но так, чтобы он поверил. Правда же, давайте – вот будет потеха!

Пять голосов загалдели разом:

– А как мы это сделаем?

– Вопли в доме?

– Да нет, глупый, лучше прямо здесь.

– И следы на снегу!

– Джейн в ночной рубашке…

– Берется красная краска…

– На ладонь, а потом прижимаешь ее к голове.

– Слушайте, вот бы у нас был револьвер.

– Отец и тетушка Эм ничего не услышат, говорю вам! Их комнаты – в другом крыле дома.

– Нет, он обидится, он ужасно славный.

– Ладно, а какую взять краску? Эмалевую?

– Можно достать в деревне.

– Не в Рождество же, олух!

– Тогда акварель. Темно-красный краплак.

– Жертвой может быть Джейн.

– Ничего, не замерзнешь. Это же ненадолго.

– Нет, пусть будет Нэнси, у Нэнси такие шикарные пижамы.

– Пошли, спросим у Грейвза, где какая-нибудь краска.

Вся ватага кинулась к дому.

– Мрачные мысли, Эндикотт? – неприятно улыбнувшись, спросил Леверинг.

Роджер очнулся, вздрогнув. Он почти не слышал того, что творилось кругом.

– Я просто задумался, – тихо произнес он.

– Задумались? О чем же?

– Да о том, что вообще здесь делает мсье Пуаро.

Его слова, казалось, ошеломили Леверинга, но в этот момент прозвучал большой гонг, и все отправились к рождественскому столу. В столовой были подняты шторы, и лучи солнца лились в окна, освещая длинный стол, уставленный печеньем и прочей праздничной мишурой. Был устроен настоящий старомодный рождественский обед. За одним концом стола восседал сам сквайр, веселый и румяный, за другим, напротив него, – сестра. Мсье Пуаро по такому торжественному случаю облачился в красный жилет и всей своей пухлой фигурой да вдобавок манерой склонять голову набок удивительно напоминал снегиря.

Сквайр с привычной быстротой разделал порции, и все с аппетитом приступили к индюшке. Затем останки двух индюшек унесли, и за столом воцарилась тишина. Торжественно появился дворецкий Грейвз, высоко неся изюмовый пудинг – гигантское кулинарное сооружение, полыхающее огнями. Поднялся веселый гвалт.

– Скорее! Ой, на моем куске огонь гаснет! Живее, Грейвз, пока еще горит, а то не сбудется мое желание!

Никто в этой суматохе не обратил внимания на странное выражение лица Пуаро, когда тот обследовал порцию на своей тарелке. Никто не заметил острого взгляда, которым он окинул сидящих за столом. Слегка сдвинув озадаченно брови, он принялся есть пудинг. Все уже приступили к угощенью, и шум стих. Неожиданно сквайр издал странный возглас. Лицо его побагровело, и он схватился рукой за щеку.

– Свинство какое, Эмили! – рявкнул он. – Как ты позволила поварихе класть в пудинг стекло?

– Стекло? – в полном изумлении воскликнула мисс Эндикотт.

Сквайр извлек изо рта возмутивший его предмет.

– Я мог сломать зуб, – проворчал он. – Или проглотить, и у меня случился бы аппендицит.

Перед каждым из приборов на столе стояла маленькая чашка с водой, предназначенная для шестипенсовых монеток и прочих мелочей, которые полагалось находить в бисквите. Мистер Эндикотт опустил в нее стекляшку, ополоснул и вынул на свет.

– Господи помилуй! – воскликнул он. – Это красный камешек от украшения на печенье.

– Вы позволите? – Мсье Пуаро с ловкостью вынул находку из его пальцев и принялся внимательно осматривать. Как и сказал сквайр, это был крупный камешек рубинового цвета. Когда Пуаро вертел его, свет играл на его гранях.