Цивилизации - Фелипе Фернандес-Арместо

Наконец сам факт классификации цивилизаций по среде позволяет установить истину: никакая линейная или прогрессивная последовательность не объединяет историю цивилизаций; окружение не определяет эту историю строго, но мощно влияет на нее; разнообразие среды оказывается полезным; цивилизация начинается в конкретном специфическом окружении, но может завоевать, колонизировать или преодолеть другие окружения; люди разного происхождения могут проявлять себя как создатели цивилизации в самых разных средах. В этом мире нет мест, специально предназначенных для возникновения цивилизаций, и нет народов, особо пригодных для этого.

Из всего царства животных человек (за исключением паразитов, живущих в нашем организме и повсюду сопровождающих нас) — единственный вид, способный обитать на вс^й территории планеты. Используя жаргон экологов, можно сказать, человек обладает широкими «границами переносимости»[92]. Суша и море, края ледниковых шапок и высочайшие горы — на Земле почти нет среды, в которой люди не смогли бы основать цивилизацию. Считалось, что цивилизация может возникнуть лишь в особых типах среды: не слишком суровых, таких как пустыни и ледники, потому что здесь у человека никогда не будет возможности накапливать богатство и пользоваться свободным временем; не слишком благоприятных, таких как плодородные равнины или леса, потому что здесь человеку не нужно чересчур много работать и кооперироваться для добычи и организации распределения пищи. Действительно, история человеческих достижений показывает, что одни типы среды легче приспособить к потребностям цивилизованной жизни, чем другие. Там, где есть пригодные для эксплуатации ресурсы и доступные средства транспорта и связи, цивилизации появляются раньше и живут дольше, чем в других местах. И все же способность человека вести цивилизованную жизнь в самых трудных и неблагоприятных условиях поражает. Сегодня самые дорогие земельные участки — в пустынях. Мечтатели говорят о колониях на морском дне и в космосе. Там, где человек способен выжить, может возникнуть цивилизация. Гости малых островов — и читатели этой книги, которые посетят эти острова косвенным образом, — увидят поразительные примеры цивилизаций, основанных в скудных, уязвимых, далеких и изолированных местах. Поразительные примеры достижений цивилизации существуют на высокогорье, на бедных почвах и в разреженной атмосфере. Дождевые леса, которые обычно признаются неподходящим окружением, скрывают самые великолепные из когда-либо созданных монументальных сооружений.

При ближайшем рассмотрении многие среды, считающиеся благоприятными, таковыми не оказываются. Плодородные речные долины, которыми все восхищаются как «колыбелями цивилизации», бывают сложными для освоения и непривлекательными районами, они бросают человеку чудовищный вызов и требуют героических усилий. На первый взгляд морское побережье в умеренном климате — самое удобное место для того, кто хотел бы основать цивилизацию; но практика свидетельствует, что такие места нуждаются в долгом и тяжелом труде, которому препятствуют погода, природные катастрофы и нападения соседей. Кажущееся превосходство европейского и северо-американского окружения, которое так привлекало и очаровывало Элсворта Хантингтона, объясняется попросту тем, что цивилизации в этих районах еще не уничтожены. Это неудивительно, поскольку они появились позднее; и можно предположить, что они продержатся дольше, чем цивилизации, исчезнувшие в слишком жарком или слишком влажном климате. Неужели такое длительное выживание, а не раннее появлении — индикатор наиболее благоприятной среды?

Два приветствия цивилизации

Я слишком многое отвергаю, решат некоторые читатели; но я строю цепочку заключений, в которой не должно быть места сомнениям или недоразумениям. Элсворт Хантингтон, этот глубокомысленный янки из Йеля, в 40-е годы пришел к заключению, что допустимо говорить о «врожденной неспособности», когда «народы определенного типа постоянно упускают возможности усовершенствования, вполне для них доступные». В доказательство он приводит отказ австралийских аборигенов охотиться с огнестрельным оружием, нежелание бушменов ездить верхом и культурный консерватизм индейцев Эквадора[93]. Другому наблюдателю то же самое может показаться разумным воздержанием.

Профессор, о котором идет речь, был человеком просвещенным, в особенности критически настроенным к собственным предубеждениям; он сомневался в том, что «отсталость цивилизации обязательно предполагает наследственную слабость умственных способностей», однако демонстрировал общий недостаток всех будущих защитников цивилизации: он слишком любил свою землю и свое время, чтобы подходить к остальному миру с иной меркой. Подобно Британу из «Цезаря и Клеопатры» Бернарда Шоу, он был варваром, который «верит, что законы его острова — это законы природы». Он пытался построить карту мира, распределив по ней цивилизации на основании количества автомобилей на душу населения[94]. Он демонстрировал важность «внутренних способностей», сопоставляя Ньюфаундленд и Исландию: поскольку климат одинаков, огромное богатство исландцев, их образованность и изобретательность следует объяснить строгим отбором, который производился при рождении и воспитании, — в то время как всего один уроженец Ньюфаундленда удостоился статьи в «Британской энциклопедии»[95]. Чрезвычайно трудоемкое сравнение — и совершенно неверное. Относительные процветание и образованность одного общества связаны со столетиями исторического опыта и не могут быть сведены к одной причине.

Как мы увидим на страницах этой книги, не вызывает сомнений, что некоторые африканцы успешно проявили себя как цивилизаторы в одном окружении, американцы — до появления европейцев — в другом, а европейцы и азиаты — у себя. Могучие цивилизации, чересчур грандиозные, чтобы характеризовать их в терминах качества, строились людьми всех цветов кожи и столь разных культур, что они не поддаются обобщению. Поэтому неверно считать, что народы какого-то особого происхождения не могут создать цивилизацию. Это применимо к определениям, основанным как на разнице в окружении, так и на теориях расы или культуры. Это утверждения людоеда, который чует кровь и грызет кости, или Нарцисса, не способного восхититься ничьим отражением, кроме собственного. Предпочтения при выборе цивилизации должны быть не менее рациональны, чем при выборе объектов благосклонности.

Признавать это — вовсе не значит одобрять бездумный релятивизм, который вообще не способен обнаруживать различия. Некоторые народы цивилизованнее других. Можно расположить цивилизации на шкале, не совершая отвратительную betise[96] сопоставления по ценности: чем больше усилий проявляется в ответ на вызовы природы, тем цивилизованней общество. «Более цивилизованный» совсем не означает «лучший». В схожих понятиях, определяемых, например, степенью сохранения образа жизни, или уровнем питания, или жизненными стандартами, или продолжительностью жизни, «более цивилизованный» часто может означать «худший». Однако если на страницах этой книги я ставлю в вину некоторым цивилизациям злоупотребление природным окружением, надеюсь, читатель не воспримет это как обвинение подобной стратегии цивилизации вообще.