Самые знаменитые влюбленные - Александр Соловьев

Единение двух сердец – в этом и судьба, и выбор, который каждый волен сделать сам. Если выбор сделан правильно, взаимная привязанность постепенно перерастает в трепетную нежность, которая остается с парой влюбленных навсегда. А если фундаментом отношений, наряду с теплыми чувствами, становится общее дело, общие амбиции, общее понимание – и мозгом, и душой – того, зачем и куда двое идут по жизни, тогда такая семья способна справиться с любой напастью.

А напастей ей приходится пережить множество. Это и обособленность от окружающих, ибо неординарных людей часто просто не понимают, отторгают от общества – они не очень-то желают вписываться в его рамки, если им вполне хватает друг друга. Они становятся мишенью зависти, сплетен и нападок.

Но совместное преодоление препятствий только закаляет таких людей, укрепляет их чувства, еще сильнее привязывает их друг к другу.

Получается, что брак по расчету – самый крепкий. Если расчет верен. А самый верный расчет, возможно, совершается не самими влюбленными, а кем-то еще – за них.

595 год от Рождества Христова (хотя по такому календарю время тогда мерили единицы) походил на любой иной год. В Европе умирали короли (король Дейра в Шотландии, в числе прочих). В Азии рождались царедворцы (Ким Юсин, которому предстояло объединить Корею). В Индии впервые употребили число «ноль»…

А в Южной Сирии, на самой границе с Византией, к воротам неприметного торгового форпоста подошел небольшой торговый караван – полдюжины или около того верблюдов с товарами из Мекки. Вел караван молодой человек лет двадцати пяти по имени Мухаммед. Это был не его караван – товары принадлежали богатой негоциантке Хадидже, отправившей на всякий случай с Мухаммедом своего доверенного слугу Майсура.

Не случилось рядом ни летописцев, ни поэтов, которые могли бы заявить, что с молодым человеком по имени Мухаммед в этот ничем особым не примечательный городишко входила История. Да и сам молодой человек вряд ли об этом думал. Его интересовали цены в Дамаске, Петре и Пальмире, а также в Константинополе. Нет, он не собирался в столицу мира – торговцы из племени курайшитов, к которому принадлежал Мухаммед, не обладали правом беспошлинной торговли на территории Византии. Просто молодой человек был обстоятельным и аккуратным. Он очень не хотел проторговаться, ибо дорожил своей репутацией честного водителя караванов и был горд оказанным ему доверием.

Ведя дела неторопливо, но оборотисто, молодой человек распродал привезенные с собой товары, закупил самые ходовые ромейские, что пользовались наибольшим спросом в Мекке – клинки и ткани, украшения и посуду. Попутно выяснилось, что его интересовали не только торговые вопросы. Мухаммед пытался понять, как и чем живут византийцы, во что верят и кому молятся.

Интерес к делам духовным возник у рано оставшегося сиротой (отец его умер еще до того, как сын появился на свет, мать скончалась, едва ему исполнилось шесть) Мухаммеда еще в отрочестве. Пас ли он овец взявшего над ним опеку дяди Абу Талиба, или вникал в его торговые дела, помогая тому с подготовкой караванов, а позднее и сопровождая их, – все, что он делал, казалось ему приземленным, недостаточным. Он рос в обстановке духовного голода, которая сопровождала жизнь кочевников-торговцев курайшитов, бывших в большинстве своем язычниками.

Политическим центром курайшитов был город Мекка, где хранились их главные святыни. Наряду с единым богом – Аллахом – курайшиты поклонялись и многочисленным идолам, не делая особой разницы между своими идолами и чужими. Они с той же охотой привечали всех. Они почитали пророков – Абрахама (Авраама), Мусу (Моисея), Сулеймана (Соломона), Ису (Иисуса Христа) и других, считая, что чем больше покровителей у племени – тем лучше.

Сегодня это могли бы назвать политкорректностью. Но тогда не знали подобных мудреных слов. Да и Мухаммеду вряд ли бы это слово показалось убедительным объяснением происходящего. Тем более после месяца, проведенного в Сирии, Мухаммеду так и не удалось толком понять, во что и как верят ромеи. И дело было отнюдь не в плохом знании их языка – давно осевшие в Сирии арабы объяснили пытливому юноше все, что он хотел знать. Вот только знания не прибавилось.

Вроде бы верили ромеи в единого бога, творца всего сущего, судию всех живущих – это было понятно и близко Мухаммеду. Вот только едва ли не каждый представлял этого бога по-своему, несмотря на то что слова бога были – вроде бы – тщательно записаны в священную книгу. Но писания эти читали опять-таки каждый по-своему, подлавливая друг друга на ошибках и неверных толкованиях. Не могли договориться даже о последнем своем пророке – Исе. Кто-то считал его богом, а кто-то – человеком. Даже единство бога распадалось – то ли он един, то ли их трое…

Стяжать пищи духовной у ромеев не вышло. Завершив торговые дела, Мухаммед отправился обратно в Мекку, по пути размышляя о том, что происходит дома. А там тоже было не все ладно.

Современный историк назвал бы это разложением родоплеменного строя и началом складывания классового общества. Но Мухаммеду и это мудреное объяснение вряд ли бы подошло. Он видел то, что видел. А видел он, как богатые семьи подчиняли себе тех, что победнее, становясь все богаче. И даже фатализмом, свойственным арабам-кочевникам, этого было не объяснить – при чем здесь судьба, когда надругательству подвергаются те достоинства, на которых издревле строилось общество курайшитов, – взаимопомощь, гостеприимство, верность слову? На смену щедрости приходило ростовщичество, на смену доблести – злоба.

С такими невеселыми мыслями Мухаммед возвращался в Мекку. Однако дело было прежде всего. Он отчитался перед Хадиджей. Доход от торговой операции превысил ее ожидания, поэтому она выплатила ему вдвое против оговоренного гонорара. И решила присмотреться к молодому человеку повнимательней. Сорокалетняя вдова была решительным и удачливым торговцем. К ней перешло дело ее покойного мужа, и она сумела преумножить упавшее в ее руки богатство, защитив его от алчных родственников покойного.

Но ей самой был нужен защитник. Была нужна опора, надежная и крепкая. Мухаммед был молод, но зарекомендовал себя с самой лучшей стороны. Его честность и верность слову отмечали все, кто его знал. Его стремление к чистоте, его скромность, его богоискательство не отталкивали Хадиджу, а, наоборот, еще сильнее привязывали ее к молодому человеку. Его бедность не была проблемой – сама Хадиджа была достаточно обеспечена. Уважение, которое она питала к нему, постепенно переросло в любовь.

И Хадиджа сделала свой ход. Она вновь отправила к Мухаммеду своего доверенного слугу Майсура, и тот заговорил с Мухаммедом о женитьбе. Мухаммед, сославшись на свою бедность, заверил Майсура в том, что никаких матримониальных планов у него нет. И тут Майсур огорошил Мухаммеда невероятной перспективой: «А что, если к тебе посватается богатая и знатная женщина? Хадиджа?»

Мухаммед был потрясен. В глубине души он желал этого брака, но никак не мог поверить Майсуру. Тогда Хадиджа пригласила его в дом и обратилась к нему с речью: «Сын моего дяди! Мы – родственники; ты правдив, у тебя хороший характер, тебя уважают. Я хотела бы видеть такого человека, как ты, своим мужем. Было бы хорошо, если бы мы поженились». Мухаммед отбросил последние колебания. Этот брак был равно выгоден ему как с финансовой (не стоит забывать о том, что в среде арабских торговцев финансовое благополучие – важнейшая характеристика достойного человека), так и с социальной точки зрения. Хадиджа происходила из знатного курайшитского рода, ее родословная была ничем не хуже, чем у Мухаммеда, считавшего своих предков от полулегендарного курайшитского вождя Кусая.