Идеальная жена для шейха - Шэрон Кендрик

– Боюсь, что может, – призналась она. – Я ношу вашего ребенка.

Кулал почувствовал, как кровь бросилась ему в голову. Он не хотел ей верить, но наиболее убедительным доказательством ее слов, как ни странно, было само ее присутствие здесь. Он вглядывался в ее лицо, будто ожидая, что сейчас она улыбнется и скажет, что пошутила, но сам понимал, что это напрасная надежда. На ее лице было несвойственное ей выражение спокойствия и уверенности. Конечно, она беременна, иначе эта застенчивая тихая девушка не прилетела бы сюда так внезапно и не держалась бы так решительно. Его сердце забилось гулко и ритмично, как военный барабан, – так с ним бывало перед боем. Но в бою все было гораздо проще, а сейчас он был растерян и потому немедленно кинулся в атаку.

– Так ты приехала торговаться? – резко спросил он. – Прощупать, сколько денег сможешь с меня вытянуть?

Ханна вздрогнула. Если бы она была в Лондоне, а отец ее ребенка был обычным человеком, она бы немедленно ушла, несмотря на дрожь в коленях. Сказала бы ему, что они поговорят после, когда он придет в себя, и ушла.

Но она была не в Лондоне, а Кулал не был обычным человеком. Ее загнали в роскошный номер, воздух здесь был ледяной от сверхмощного кондиционера, а за окнами сверкали золотые полумесяцы на куполах. Она была в тысяче миль от дома и привычного ей мира.

– Нет, я приехала не торговаться, – тихо заметила она. – Не надо думать, что меня привела сюда жадность.

– В самом деле? Тогда чего ты хочешь?

Разве это не очевидно? Разве любая женщина, у которой есть хоть капля порядочности, не поступила бы так же? Или Ханна была просто сверхчувствительна к теме отцовства из-за того, как сложилась жизнь ее семьи? Она посмотрела ему в глаза, но их взгляд оставался холодным и острым. Как кинжал, который она внезапно заметила на его поясе.

– Потому что я хотела дать вам возможность быть частью жизни вашего ребенка, – тихо сказала она.

– Насколько большой частью?

Он был таким холодным. Таким бесчувственным. Ханне захотелось схватить крошечную золотую коробочку, которая стояла на одном из столов, и швырнуть ее в стену или в люстру, разбить, разломать что-нибудь – в знак неповиновения и протеста. Но она не собиралась вести себя как обиженная женщина: устраивать сцены и заламывать руки. Может быть, впервые в жизни она чувствовала в себе достоинство, которое, будто магическая аура, защищало ее и ее ребенка.

– Об этом я пока не думала. Я просто решила, что вы имеете право знать. Потому я и приехала. – Ханна почувствовала, что ее вдруг затрясло, а по коже побежали мурашки. – Я бы позвонила, если бы могла, но у меня не было номера.

Кулал заметил ее внезапную бледность и быстро подошел к инкрустированному столу, на котором стояли напитки. Он налил в высокий стакан ягодного шербета, протянул ей, и, когда их руки соприкоснулись, он наконец осознал.

Она беременна.

Беременна его ребенком.

Не имело значения, что он никогда не хотел детей, даже иногда думал, что предпочел бы назначить своим наследником двоюродного брата по отцовской линии, а не обрекать себя на хаос и боль семейной жизни, которыми было отравлено его детство. Не имела значения его привычка к свободе. Ее слова навсегда изменили его жизнь. И теперь он должен тщательно обдумать, что делать дальше.

Очень тщательно.

Он посмотрел на Ханну, будто только что ее увидел: она была бледна, уголки рта устало опущены, волосы растрепаны.

– Ты устала. У тебя был долгий перелет. Тебе надо освежиться и отдохнуть.

Он понимал, что его жизнь теперь навсегда изменится, и причиной тому – эта почти незнакомая ему женщина. Но было что-то еще. Что-то, чего он не мог понять. Он почувствовал, как его сердце сжалось.

Неужели это страх?

Кулал аль-Дия был известен своим бесстрашием. Еще подростком он убежал из дома и принимал участие в жестоких боях на границе с враждебным Квазабаром. Его покойный отец чуть с ума не сошел, когда ему привезли сына с распоротым животом. Но сам Кулал не боялся смерти. Так чего же он боялся теперь?

Он посмотрел на нее и улыбнулся:

– У тебя есть пара часов, чтобы отдохнуть перед ужином.

Ханна нервно рассмеялась:

– Вы действительно думаете, что я хочу ужинать с вами?

– Вообще-то нет. Я так не думаю. Но, кажется, мы оказались в таком положении, что нам обоим придется идти на уступки, независимо от нашего желания.

– Я не собираюсь делать аборт, – выпалила она.

– Я бы тебе и не позволил, – резко сказал Кулал, и ноздри его тонкого носа раздулись.

Любой из его подданных, заметив это, с ума бы сошел от страха. Но только не Ханна. Она вызывающе вскинула голову.

– Я просто пытаюсь с самого начала оговорить основные пункты, чтобы не было недопонимания, – сказала она. – И я не вижу смысла в совместном ужине.

– Нет? – Он насмешливо поднял брови. – Нам нужно поесть и нам нужно поговорить. Почему бы не убить двух птиц одним камнем?

Ханна подозрительно прищурилась, аквамариновые глаза почти скрылись за пушистыми ресницами.

– Давайте оговорим еще одну вещь. На случай, если у вас есть какие-то мысли упечь меня куда-то, чтобы меня было не видно и не слышно, должна вам сказать, что моя сестра знает, где я. А у нее большие связи в полиции.

Кулал чуть не расхохотался от этого заявления, но ситуация была слишком серьезной. Скромная Ханна Уилсон оказалась не так послушна, как он изначально думал.

– Я зайду за тобой в восемь часов. Надеюсь, ты не заставишь меня ждать.

Ровно в восемь раздался стук в дверь. Ханна бросила последний взгляд в зеркало и тут же пожалела об этом. Вот она, обратная сторона сказки! В прошлый раз, когда она ужинала с Кулалом, фея-стилист превратила ее в принцессу. В дорогом шелковом платье и изысканных украшениях она выглядела так, что с ней не стыдно было показаться. Но сейчас феи-стилиста не было. Она была отвратительно бледной, лицо осунулось, платье выглядело дешево (потому что было дешевым), ноги отекли, и теперь ей предстояло в таком виде идти в какой-нибудь модный ресторан с человеком, который вообще не хотел ее видеть. И, кроме того…

Кулал не сказал ни одного слова о ребенке.

Он не сказал ничего, на что она втайне надеялась, хотя и сама понимала, что это безумие. Он не успокоил ее, не сказал, что, хотя и не собирался стать отцом, готов взять на себя ответственность. О гордости или радости и речи не шло. Он просто беспристрастно изучал ее, как будто она была не женщиной, а просто каким-то неудобством, которое внезапно возникло на его пути. Он поселил ее в отель «Голден Палас», в самом большом и роскошном номере, который ей доводилось видеть (а ведь она сама работала в очень дорогих отелях), но эти раззолоченные стены только подавляли ее, заставляли чувствовать свое ничтожество. Ей не удавалось уснуть здесь, и она просто бродила из комнаты в комнату, со страхом гадая, что будет дальше.