Так они жили - Елена Ильина-Пожарская

Женя и не подозревала, в какой важный момент своей жизни она влетела в залу защитницей Насти. Знай она это, может быть, она бы и отложила на время свое ходатайство.

Сергей Григорьевич и бабушка как раз перед этим начали разговор с Аглаей Григорьевной по поводу воспитания Жени. Строгая генеральша не только присоединилась к ним в их мнении о девочке, но шла гораздо дальше.

— Удивляюсь заграничному воспитанию, — говорила она с презрительной усмешкой, — ни манер у девочки, ни выдержки, смотрит волчонком…

— Неласковая… — вмешалась бабушка.

— Никто от нее ласковости и не просит, — перебила ее Аглая Григорьевна, — она должна быть почтительна, выжидать, когда ее вздумают приласкать, должна стараться угодить. А она вся какая-то встопорщенная, точно еж, никакой девичьей робости, искательности, — нет, много надо над ней работы. чтобы из нее эту дурь выбить!

— Вот оттого-то я и прошу тебя, сестра, помочь мне приискать к ней гувернантку… Устроить это дело как следует. Ты человек опытный, все это знаешь, век жила в Петербурге.

— Гувернантку найти нетрудно. А вот выбрать из них подходящую — это дело другое!

— Вот именно… Выбрать-то я и прошу!

— Хорошо… Я это дело обдумаю, напишу княгине, начальнице института, объясню ей мои требования — попрошу найти подходящую особу.

— Пожалуйста, сестрица, — тихо проговорила Женина мать, чтобы поддержать просьбу мужа.

— Хорошо. Но уговор лучше денег — в мои распоряжения не вмешиваться. Я дам гувернантке указания, и им надо будет повиноваться беспрекословно! Это мое условие!

Как раз в эту торжественную минуту девочка, как ураган, влетела в залу.

Не обращая внимания на многозначительное пожатие плечами Аглаи Григорьевны и взор, которым она обменялась с отцом, Женя волнуясь, начала сразу повышенным тоном:

— Папа! Настю наказывать нельзя, она не виновата! Гриша сам во всем виноват, он ее напугал, обещал выщипать ей косу по одному волоску, если она ключа не принесет, прибить обещал, и…

— Это еще что за история? — воскликнул Сергей Григорьевич. — Гриша, что это сестра говорит?

— Позволь, братец, не волнуйся, я все разберу, — вмешалась Аглая Григорьевна.

Ее роль в семье была очень странная. Выйдя замуж очень молодой за богача, гвардейского офицера, она уехала в столицу, где и вращалась в высшем обществе. С родными она обменивалась церемонными письмами по случаю разных праздников и торжеств и, хотя ни для одного из них не сделала ни одной услуги, не показала ни любви, ни приязни, ее почему-то все боялись и почитали.

Овдовев лет сорока, она переехала в деревню, где и зажила в своем богатом барском доме, пользуясь почетом за свое богатство, но не гостеприимство, потому что славилась своею скупостью и гордостью.

В семье ее не любили и боялись. Даже мать чувствовала себя неуютно, когда Аглая Григорьевна своим скрипучим однотонным голосом начинала излагать разные правила добродетели.

Почему она прославилась как великолепная хозяйка, превосходная воспитательница и всезнающая женщина, — было неизвестно. Аглаю Григорьевну бранили и осуждали только втихомолку, в глаза же все ей льстили и перед ней преклонялись, а она принимала это как должное.

— Кто тебе разрешил в таком виде влетать к старшим и прерывать их разговор? — начала она свою речь к Жене. — И кто тебе поручил?..

— Ах, тетя Аглая, это все пустяки, — перебила ее взволнованная девочка. — Нельзя же наказывать невинного человека из-за других… Папочка, допроси Гришу, он не посмеет тебе соврать, посмотрите, как он покраснел… Гриша, да говори же! Ведь ты велел Насте взять ключи?.. Заставил ее, угрожал? Будь хоть раз честным мальчиком… Сознайся!

— Да ты совсем ошалела, тебя надо на цепь посадить, ты этак кусаться скоро начнешь. Как ты смела меня перебивать? — скрипела Аглая Григорьевна.

Сергей Григорьевич видел по Гришиному лицу, что дело нечисто, и подозвал его к себе.

— Ты угрожал Настьке?

— Ничего не угрожал, только…

— Только обещал отдуть и по волоску всю косу выщипать! — опять вмешалась Женя.

— Да тебя тут и не было… Что ты на меня врешь? — протестовал Гриша, начиная реветь.

— Кто тебе это все пересказал, Евгения? Может, все пустяки, враки, а ты на брата жалуешься, — заметила Александра Николаевна.

Ей сразу показалась подозрительной история с ключом, но желание заступиться за внука заставляло говорить против себя.

— Ты сама не видала? Кто тебе сказал? Настька? — спрашивал отец Женю.

— Мне сказала Каля, а она лгать не будет, — выпалила сгоряча девочка, забыв, что вмешательство Аскитреи должно было оставаться в тайне.

— Какая Каля? Кто это?

— Аскитрея, верно, — вмешалась Ольга Петровна.

— Ну, Григорий, лучше сознавайся, пока не поздно. Тогда прощу твое вранье, а то поздно будет, — продолжал разговор с сыном Сергей Григорьевич.

— Я не нарочно… Я пошутил… Где же по волоску выдрать… У нее-то коса в полено, толстенная, — с ревом оправдывался Гриша.

— Ты ее, значит, заставил украсть ключ?

— Ничего не заставлял… Ее Мишка научил с пояса снять у дедушки…

— Теперь уж Мишка у тебя виноват! Пошел в угол, я после с тобою справлюсь.

— Папочка, а как же Настя-то? Ее не сошлют? Не накажут?..

— Это уж бабушкино дело. Бабушку проси.

— Бабушка, ведь это будет несправедливо, за что же Настя…

— А ты меня не учи. Я сама знаю, что справедливо, а что нет. Скажите, какая учительница выискалась.

— Да ведь она не виновата…

— Молчать! — окрикнула Аглая Григорьевна девочку. — И что это, я посмотрю, вы все точно с ума сошли. Да в первую-то голову надо Евгению наказать. Чтобы этакая девчонка смела следствие производить… С холопками… А затем являться выговоры делать! Да где же это видано? Что это за воспитание? Нет, батюшка-братец, увольте: я этакому сорванцу гувернантку выбирать не стану. Это один срам. Ее надо сперва вышколить хорошенько, а потом уже благородную особу приглашать. Ей холопки дороже брата, значит, даже дворянской чести в ней нет, благородства никакого…

— Успокойтесь, сестрица, не волнуйтесь, — напрасно уговаривала ее Ольга Петровна.

— Да что же я сделала, тетя Аглая? — начала было Женя.

— Я с тобою разговаривать не желаю, дерзкая девчонка… Что же, я могу и уйти, если кому мешаю, — обидчивым тоном заговорила Аглая Григорьевна. — Если позволяют этакой девчонке, пузырю такому, меня оскорблять, то…

— Сестрица, да что вы!..