Фердинанд, или Новый Радищев - Я. Сенькин-Толстый

На вершине горы, перед спуском к развилке на Великие Пуки и Дедовичи виднеется огромная коряга, остаток могучего дуба, весьма похожий на грозного старика-лесовика, которого зовут Хозяином, Дедом (отсюда и название города Дедовичи). А еще кличут его Николай Кожугетовичем. Имя его мы постигли чудесным образом, проезжая мимо, — будто он нам сам его внушил или нашептал. Раньше на взгорке стояла деревенька Старые Загороды, но в последнюю всесоюзную перепись 1989 года переписчики зафиксировали только одного ее жителя, ветхого старичка, который жил в полуразвалившейся избушке. В переписные документы его внесли как гражданина Пнина Николая Кожугетовича. Сколько ему лет, он не знал, родственников у него не осталось, архивы после войны не сохранились, но в частной беседе старик в подробностях рассказывал о событиях времен правления императрицы Екатерины Великой. Так, престарелый Пнин утверждал, что мальчонкой якобы видел государыню в 1787 году, когда та с Потемкиным в золоченой карете проезжала от Порхова на Великие Крюки. Сказывал Николай Кожугетович, будто Екатерина якобы остановилась возле дома Пниных, вышла из кареты и вскоре скрылась за кустиком, где рос молодой дубок. Возвращаясь, она своей левою холеной рукой потрепала русую шевелюру босоногого мальчонки. При этом старичок приводил одну интимную подробность, которую неграмотный житель псковской глубинки знать не мог: от унизанной перстнями ручки государыни сильно пахло табаком. Как известно, Екатерина славилась редким тактом для русских монархов (и генсекретарей): слуг величала на «вы» и никогда не брала нюхательный табак из табакерки правой рукой, которую обычно протягивала для ритуального целования, а только левой. Делалось так, чтобы целование царственной ручки не вызывало неприятных ощущений у любезных подданных. Этот деликатный обычай великой женщины действительно упоминается современниками.

Таким образом, выходило, что старику минимум 205 лет. По заданию Псковского обкома КПСС профессора Псковского пединститута быстро сварганили нужную историческую справку, и соответствующую ксиву Обком направил в ЦК и Совет министров. Начальство предвкушало, как нашего Кожугетовича, после международного медицинского обследования, объявят самым древним долгожителем планеты и мы, тем самым, отберем пальму первенства по долгожительству у Индии, но главное — Псковская область получит льготы и дополнительные фонды на развитие геронтологии и социалки. Но вскоре времена переменились, о реликтовом старичке (как и об обкоме) все забыли, а участившиеся аварии и катастрофы 1990-х годов привели к тому, что другой, московский Кожугетович, заслонил нашего, псковского. Впрочем, наш, возможно, приходится знаменитости каким-то дальним родственником.

Теперь сама история. Старичок многим рассказывал, что после памятного посещения дубок, под которым присела государыня, начал расти и матереть непривычно быстро для деревьев этой степенной породы. Вскоре он стал предметом поклонения местных жителей (получивших из-за него прозвание «дубляне» или «дубари») и долгие годы считался целительным. Больные приезжали к священному дубу издалека, приносили ему жертвы и навязывали на его ветви тряпочки. Вешали даже целые предметы интимного туалета, что можно и до сих пор видеть в бывших тотемных местах — каждый, кто побывал у Словенских ключей в Изборске, подтвердит это. Особенно помогал священный дуб женщинам от бесплодия. Потому-то его обычно сверху донизу увешивали лифчиками, юбками и панталонами. Те же, кто не поправлялись, естественно «давали дуба». Отсюда и пошло по Руси это грубоватое выражение, замененное ныне другим, более современным: «склеил ласты», «оттрясся».

С опасным суеверием упорно боролась официальная церковь и нарождавшаяся земская медицина. Но обычай глубоко пустил корни, и однажды в жаркую погоду во время известной засухи 1895 года он и стал причиной гибели дуба — многочисленные женские панталоны и лифчики, висевшие на ветках, загорелись от искры костра, разведенного неподалеку беспечными пастухами[25]. Могучее дерево, объятое пламенем, как на картинах С. Дали, погибло безвозвратно.

Еще говаривали старики об этом дубе, что среди тысяч желудей, которые осенью священное дерево роняло на землю, раз в сто лет созревал так называемый «желудь Познания». Человек, его раскусивший, мгновенно постигал всю мудрость мира, слух счастливца настолько обострялся, что он мог слышать слова, сказанные другими на огромном расстоянии.

Известно, что в Шотландии таких священных дубов немало, и поэтому там нередко встречаются люди прямо-таки феноменальных способностей, прославившие этот маленький гордый народ. Специалисты, да и попросту начитанные граждане знают, как шотландцы в древности избегали опасности быть подслушанными. Самые секретные вещи они говорили друг другу через медную трубку, что и стало толчком к изобретению телефона Александром Беллом. Конечно, оппоненты предполагают, что на самом деле изобретение телефона явилось результатом двух малоудачных браков Белла. Изобретатель дважды совершенно случайно женился на глухих женщинах и страшно досадовал, что ему каждый день приходилось громко кричать глухой как тетеря супруге, требуя в файф-о-клок традиционный чай с печеньем. К тому же, как назло, к концу жизни у него оглохли родная мать, любимая собака и старый попугай. В итоге Белл, припертый обстоятельствами к стенке, изобрел телефон.

Скажем откровенно — случаев, подобных шотландским, у нас не зафиксировано, а потому не станем грешить против истины. К своей досаде, о свойствах волшебных желудей наши люди не знали, а на сжиравших их кабанов заветный желудь явного влияния не оказывал. Впрочем, народ наш без всяких там волшебных желудей и пресловутых медных трубок прославился на весь мир не меньше шотландского непревзойденными, редкими качествами: примерным трудолюбием, врожденным законопослушанием, радушным гостеприимством, а также (вспомним в пику даосам) «шестью „Ю“»: честностью, чистоплотностью, трезвостью, смекалкою, нетребовательностью (к себе) и неприхотливостью.

В наше время от священного дуба осталась только горелая коряга-пень. Неведомо когда исчез и старичок Кожугетович… Как бы то ни было, с годами мы, проезжая мимо коряги, осознали, что место это необычное, сакральное, видимо, в древности тут находилось капище Велеса, и соответственно дед Кожугетович являлся волхвом или вообще Сильваном. С той поры мы и стали на ходу совершать жертвоприношения: выбрасывали из окошка шкурки от банана или кусочек колбасы и, держа руку у козырька, дружно и громко орали: «Здравия желаю Николай Кожугетович!» После чего дорога бывала обычно гладкой. А если ритуал не совершить, то внизу, на спуске, обязательно стукнешься о неведомо откуда возбухший ухаб — этакую асфальтовую «волну», которой издали и вовсе не видно…

И вот уже машина спускается в своеобразный провал, овраг, тянущийся на многие версты. Возможно, что и селение от этого зовется Ямок. Самым примечательным и необычайным событием XX века в этой местности стало небывало жаркое лето 1972 года. Несколько недель леса и болота так горели, что над низиной повисло густое и смрадное облако, солнце скрылось в сизом мареве, наступила тьма, да столь непроглядная, что некоторым показалось — произошла атомная война и наступила обещанная учеными многолетняя «вечная ночь» после взрыва. Действительно, определить, утро или вечер на дворе, оказалось совершенно невозможным. Люди передвигались практически почти на ощупь, ориентируясь на очертания знакомых построек и голоса друг друга. Электричества не было (сгорели опорные столбы), а свечи от недостатка кислорода постоянно гасли. Между тем скотине требовалось сено, и мужики из деревень пытались накосить его на опушках леса и у болот (в ближайших полях и на огородах вся трава давно уже выгорела). Десятка полтора жителей Ямок, сбившись в кучу, чтобы не потеряться, отошли от деревни на пару километров и кое-как, постоянно перекликаясь, накосили травы, а затем двинулись домой, но в смрадной тьме сбились с дороги и попали не в свою, а в дальнюю, отстоящую от Ямка на десяток километров деревню Лужок. Та самая, что в двух шагах от деревушек Путино и Беспутино. Поразительно, но абсолютно такая же история произошла и с мужиками этих самых Лужков (как тут не вспомнить старый анекдот о ссоре нового русского и мэра Москвы при аварии: «Я — мэр Лужков! — Каких, блин, еще Лужков?»), куда забрели ямковцы. Выйдя на покос, лужковцы тоже сбились с пути во мгле и прибрели в… Ямок. Переночевав у обеспокоенных хозяек пропавших мужей, обе группы косарей с наступлением предполагаемого утра отправились домой, но вновь заблудились и опять-таки вышли к чужим деревням: ямковцы — к лужковским женам, а лужковцы — к ямковским. И целый месяц (!) обе группы страдальцев (совершенно трезвых!) будто бес водил по задымленному лесу. Сколько мужики ни старались выбраться с чертовой тропы, ставя вешки и передвигаясь по ним от одной к другой (опыт, почерпнутый селянами из фильма «Сельва» об ужасах бразильских чащоб), результат оставался, увы, прежним — после многих часов блужданий по высохшим болотам и лесам они вновь нечаянно оказывались в тех же чужих деревнях.