Жажда - Дж. Р. Уорд

– Неправда. – Колин постучал пальцами по скатерти. – Подумай хорошенько, Джим. Если мироздание прекратит существовать, тогда все было бессмысленно. И, следовательно, твоя мать ничего не значит. Ты готов заявить, что она – ничто для тебя? Что ее любовь к тебе, любимому сыну, ничего не стоит?

Джим резко выдохнул, будто его снова ударили, и боль из его прошлого рикошетом отдалась в груди. Он не думал о своей матери годами. Может, десятилетиями. Конечно, она всегда была с ним, единственное теплое пятно в его холодном сердце, но он не позволял себе думать о ней. Вообще.

И вот внезапно, прямо из ниоткуда, перед глазами возник ее образ… такой знакомый, четкий и до боли реальный, будто в его мозг вживили кусочек прошлого: она готовила ему яичницу за плитой в их видавшей виды кухне. Ее хватка на железной ручке сковородки была сильной, спина – прямой, а темные волосы – коротко подстрижены. Она начинала как жена фермера, в итоге сама стала землевладельцем, ее тело было столь же выносливым и сильным, как ее улыбка – нежной и доброй.

Он любил свою маму. И хотя она готовила ему яичницу каждое утро, он запомнил именно это. Эта яичница стала последней, которую она делала… не только для него, для всех.

Ее убили с наступлением полуночи.

– Как вы узнали… о ней? – спросил Джим надтреснутым голосом.

– Мы обладаем обширной информацией о твоей жизни. – Колин изогнул бровь. – Но ты меняешь тему. Что ты ответишь, Джим? Ты готов предать забвению все, что она сделала, и все, чем она была – как ты резко выразился – к чертям собачьим?

Колин явно не понравился Джиму.

– Все верно, – прошептал Найджел. – Он и нас бесит.

– Неправда, – воскликнул Бэрти. – Я обожаю Колина. Он прячется за своей грубостью, но на самом деле он потрясающий…

Голос Колина обрубил комплимент.

– Какой же ты гомосек.

– Я – ангел, а не педик. Как и ты. – Бэрти, снова принявшись теребить ухо Таквина, взглянул на Джима. – Я знаю, ты поступишь правильно, потому что ты слишком любил свою мать. Ты помнишь, как она будила тебя в детстве?

Джим с силой закрыл глаза.

– Да.

Его юношеская односпальная кровать находилась в расположенной на сквозняке комнате второго этажа, в их фермерском домике. Большую часть ночей он спал в одежде, потому что слишком уставал, работая на кукурузных полях, чтобы переодеться, или же потому, что было чересчур холодно, чтобы ложиться спать без многочисленных слоев одежды.

В школьные годы мама приходила и пела ему…

«Ты мое солнце, единственное солнце… Ты приносишь счастье, когда на небе тучи… и ты не представляешь, дорогой, как сильно я люблю тебя… Пожалуйста, не лишай меня моего солнца…»

Но это не он покинул ее, и ушла она не по своей воле. Она сражалась, как дикая кошка, чтобы остаться с ним, и он никогда не забудет ее предсмертного взгляда. Она смотрела на него избитым лицом, говорила с ним своими голубыми глазами и окровавленными губами, потому что в ее легких не оставалась воздуха, чтобы сказать что-то вслух.

«Я буду любить тебя всегда, – она беззвучно шевелила губами. – Беги. Убегай из дома. Беги. Они наверху».

Он оставил ее там, где она лежала, полуголую, оскверненную, всю в крови. Удрав через заднюю дверь, он сиганул к грузовику, которым он не мог управлять в виду своего возраста, его нога едва касалась педалей, когда он завел машину.

Они вышли за ним, и он не знал и по сей день, как ему удалось так быстро гнать старый грузовик по той пыльной грязной дороге.

Бэрти тихо произнес:

– Ты должен принять и реальность, и свою судьбу. Хотя бы ради нее.

Джим открыл глаза и посмотрел на Найджела.

– Это – Рай?

– Сейчас мы на его окраине. – Найджел кивнул через плечо на стену замка, уходящую вдаль. – В дальнем конце наших великодушных владений праведные души нашли пристанище на цветочных полях, часы свои они проводят, купаясь в тепле и солнечном свете, ни о чем более не беспокоясь, позабыв всю боль.

Джим уставился на пешеходный мостик, пересекающий ров, и двойные двери, каждая размером с фургон.

– Она там?

– Да. И если ты не одержишь победу, она исчезнет, будто вообще никогда не существовала.

– Я хочу увидеть ее. – Он сделал шаг вперед. – Сначала мне нужно увидеть ее.

– Тебе не дозволено войти. Живым там не место. Только мертвым.

– К черту это, и вас туда же! – Джим сначала пошел к мосту, потом перешел на бег, его ботинки с шумом стучали по траве и эхом отдавались от деревянных досок над ртутной рекой. Он добрался до двери и схватил огромную железную ручку, дернув ее с такой силой, что затрещали мускулы.

Сложив руку в кулак, он ударил по дубовой двери, затем потянул снова.

– Дай мне пройти! Дай пройти, сукин ты сын!

Он должен лично убедиться, что ей больше не больно, что она не страдает, что с ней все нормально. Он нуждался в этом подтверждении, чувствуя, как разбивается вдребезги, пытаясь пройти через препятствие. Его колотящими руками управляла память о его любимой матери, лежащей на линолеуме кухни, кровь из колотых ран на груди и шее заливала пол, ее ноги были широко раздвинуты, рот – раскрыт, а в глазах застыл ужас и мольба, чтобы он спасал себя, спасал, спасал…

Демон внутри него вылез наружу.

Все вокруг побелело, когда ярость взяла верх. Он понимал, что бьет по чему-то твердому, что его тело становится диким, что кто-то положил руку на его плечо, и он свалил их наземь, начал мутузить.

Но он ничего не слышал и не видел.

От прошлого он всегда слетал с тормозов, вот почему он поставил себе за правило ни за что и никогда не думать об этом.

* * *

Когда Джим пришел в себя во второй раз, он был в том же положении, что и в его первое «пришествие»: лежа на спине, ладони – на траве, глаза – закрыты. Но в этот раз на лице было что-то влажное.

Разлепив веки, он обнаружил лицо Колина прямо над своим, и «дождь» объяснялся капающей на него кровью парня.

– Ты очнулся, вот и чудно. – Колин замахнулся кулаком и заехал прямо в физиономию Джима.

Когда лицо взорвалось болью, Бэрти вскрикнул, Таквин заскулил, а Байрон кинулся вперед.

– Ну вот, сейчас мы квиты. – Колин поднялся на ноги и встряхнул руку. – Знаешь, человеческая форма обладает своими преимуществами, несомненно. Клевое ощущение.

Найджел покачал головой.

– Дело не вяжется.

Джиму пришлось согласиться. Он сел и взял носовой платок, протянутый ему Байроном. Пока он боролся с кровоточащим носом, он не мог поверить, что пошел в разнос у дверей в замок, но, с другой стороны, после всего услышанного, он просто был в шоке.