Скелет в семейном альбоме - Геннадий Сорокин

– Даже очень.

– У Арины произошел сбой в регулировании теплообмена с окружающей средой. Сейчас ей кажется, что в квартире очень холодно, и ее организм ошибочно наращивает теплоотдачу. Пик роста температуры условно называется приступом. Потом пойдет спад, и девочка сама по себе выздоровеет. У Арины пологий рост температуры, а это значит, что еще несколько часов температура будет расти, потом замрет на одном уровне, а потом плавно пойдет на спад. Сбить рост температуры невозможно. Никаким внешним воздействием нельзя объяснить организму, что температура окружающей среды гораздо выше, чем он считает. Крепитесь, Андрей Николаевич. Когда температура у Арины поднимется до сорока одного градуса, не пугайтесь и не паникуйте. Это пик, после него начнется спад.

Я молча взял градусник, поставил Арине под мышку.

– Сейчас семь часов вечера. Это последний вызов у вас?

– Да, последний, – вздохнула она. – Пора домой.

– Елизавета Владимировна, будьте милосердны! Посидите еще немного. Поверьте, я в первый раз в жизни остался один с больным ребенком. Я, честно говоря, не представляю, что мне дальше делать. «Скорую», как я понимаю, вызывать не стоит?

– Если вы мне верите, то не вызывайте. Если не доверяете, то позвоните. Посоветуйтесь с супругой, послушайте, что она скажет.

– У меня нет супруги, – на автомате ответил я.

Вот это «на автомате», оно ведь стоит пояснения! Если бы женщине-врачу было лет сорок, то я бы пропустил ее слова о жене мимо ушей. Но передо мной сидела молодая симпатичная девушка, и я, ни на секунду не задумываясь, запротестовал: «Нет, нет! Какая, к черту, жена! Я холост. Перспективен. Готов к интересным отношениям».

Елизавета Владимировна с сожалением вздохнула. Я обернулся и прочитал в ее глазах: «Разве я спрашивала о вашем семейном положении?»

Мы помолчали. Переход от здоровья ребенка к отношениям между его родителями требовал небольшой внутренней подготовки. Лиза, скептически улыбнувшись, начала первая:

– Вы не женаты, но это ведь ваша дочь? Вы в разводе с ее мамой?

– Я никогда не был женат на ее матери. Черт, температура уже тридцать восемь и девять! Чем мне помочь Арине?

– Намочите полотенце и положите ей на лоб, чтобы пот не стекал в глаза. Приготовьте сухое белье. У девочки есть пижама?

– Откуда я знаю, что у нее есть! – с раздражением бросил я.

– Вы не знаете, какая одежда есть у вашего ребенка? – с сомнением спросила Лиза.

– Конечно, не знаю! Я не живу в этой квартире.

– Ну, ладно, – не веря ни одному моему слову, согласилась врач.

– Черт возьми! – взорвался я. – Посмотрите, в этой квартире нет ни одной мужской вещи. Здесь ничто не указывает, что у девочки есть папа, а у ее мамы – муж. Или сожитель, или хрен знает кто!

– Андрей Николаевич, – испуганно стала оправдываться Лиза, – я ничего не хочу сказать…

– Смотрите! – Я подошел к одежному шкафу, решительно распахнул дверцы. – Где здесь мужская одежда?

Повисла неловкая пауза: в шкафу, на самом видном месте, висел на плечиках мужской костюм. Я уставился на него, как баран на новые ворота.

– Вот черт, глупо-то как получилось, – пробормотал я.

– Андрей Николаевич, ну… – Лиза не знала, что ей сказать по поводу моего конфуза.

Профессиональный рефлекс у меня сработал быстрее, чем я нашел объяснение наличию мужской одежды в квартире Натальи. Я вытащил костюм, посмотрел на этикетку.

– Это пятьдесят второй размер, – сказал я, показывая девушке на подкладку. – У меня размер одежды сорок восьмой. Меня за год так не раскормить, чтобы этот костюм стал подходить мне по размеру.

– Андрей Николаевич, – успокаивающе сказала Лиза, – я же ничего вам не говорю. Вы сами открыли этот шкаф…

Она посмотрела мне в глаза, потом – на раскрытый шкаф.

– Андрей Николаевич, вы расстроились? – мягко спросила она.

– Что вы, Лиза! Чужой костюм – это ерунда, дело в другом. Мне дико неприятно, что я перед вами выгляжу полным идиотом. Глупо ведь выглядит со стороны – я убеждаю вас, что не живу здесь, потом всплывают черт знает чьи вещи. Я не хочу перед вами выглядеть болтуном, который сам не знает что несет.

– Андрей Николаевич, поверьте, мне так неловко, что вы из-за меня открыли шкаф…

– Давайте попьем кофе, и я вам все объясню. Арина, ты полежишь одна?

Дочка никак не отреагировала на мои слова. Она спала.

– Пойдемте на кухню, Лиза.

– Пойдемте, если ненадолго.

На кухне я с удовольствием закурил. Девушка поморщилась, но ничего не сказала. Я открыл навесной шкаф, где обычно хранился кофе, достал начатую банку.

– Андрей Николаевич, – вспомнив что-то, сказала Лиза. – Если вы не были женаты на маме Арины, то почему вы ее бабушку называете своей тещей? Или женщина, которую вы назвали тещей, вовсе не бабушка Арине?

– Сейчас я все объясню, – ответил я, а про себя подумал: «А ты ведь, девочка, не замужем. Мы с тобой играем в одну игру. Называется она «Узнай побольше о понравившемся тебе человеке». Я к такой игре готов. Елизавета тоже. Иначе она бы просто фыркнула и пошла домой. Если бы я ее не заинтересовал, она бы не стала провоцировать меня разговорами о жене».

Я поставил на плиту чайник, сполоснул чайные чашечки, поставил кофе и сахарницу на стол.

– Лиза, посмотрите на мою руку. – Я положил на стол перед ней правую руку, пошевелил пальцами. – С виду в моей руке ничего необычного нет. Но это не так. Меня в эту руку клевала птица марабу. У вас есть знакомые, кого бы клевал аист марабу? Вполне возможно, что во всей Сибири я единственный человек, кого клевал марабу. Клюв у него – вот такой длины – с метр. Марабу – аист-падальщик. Он своим могучим клювом способен продолбить дырку в шкуре сдохшего носорога. Представляете огромного африканского носорога? У него такая толстая кожа, что ее нельзя пробить выстрелом из ружья, а марабу проклевывает. И вот это чудовище клевало меня.

– Где вы его встретили? – изумленно спросила девушка. – Вы были в Африке?

– В Африке я, к сожалению, не был. Марабу я встретил здесь, в Сибири. Когда мне было девять лет, я, родители и старший брат поехали в Новосибирский зоопарк. Походили, посмотрели на зверей, остановились возле птичника. Родители на птиц не смотрели, стояли в сторонке, какие-то свои дела обсуждали. Брат за страусом наблюдал, а я… Я смотрю – ба! У самого ограждения лежит перо павлина. Как же тут в стороне остаться? Пока до меня никому дела не было, я быстренько встал на колени и просунул руку за заборчик. Я так увлекся пером, что не заметил аиста марабу. Он стоял у самого ограждения на одной ноге. Глаза закрыты. Спит. Только я дотянулся до пера, аист как долбанет меня клювом по руке! От неожиданности я вскрикнул.

Что тут началось! Прибежали служащие зоопарка, стали укорять моих родителей, что они за детьми не смотрят. Какая-то тетка стала всех уверять, что она сама видела, как я хотел аиста марабу за ногу схватить. Ага, нашла дурака! Марабу был с меня ростом. Клюв у него – как моя рука. Я же не придурок, чтобы птицу с таким клювом за ноги хватать. Просто так получилось. Короче, нам пришлось уйти из зоопарка. Родители за это перо надавали мне затрещин, брат обиделся, что я ему весь поход в зоопарк испортил. Через час рука опухла, пальцы перестали двигаться. Родители сгоряча еще раз отлупили меня до слез, и мы поехали домой. Через неделю опухоль прошла, и даже шрама на руке не осталось.