В дурном обществе - Энн Грэнджер

Я повторила вопрос нормальным голосом, добавив:

— Вокруг нее ошивается какая-то шпана.

В доказательство моих слов снова взвыла сигнализация. Теперь, в наступившей тишине, ее услышали все.

— Мерв! — крикнул кто-то. — А это, случайно, не твоя тачка?

Толпа заволновалась и расступилась, как воды Красного моря перед израильтянами. Ко мне двинулась какая-то мощная фигура, и я сразу показалась себе маленькой христианкой, которая очутилась лицом к лицу с очень крупным и очень голодным львом.

Мерв был высоким, мускулистым блондином, похожим на кусок свиного сала. Такие, как он, считают обязательным в любую погоду ходить в майке без рукавов, демонстрируя мускулистые руки, от запястий до плеч покрытые татуировками. Татуировки на одной руке выдавали его интерес к гробам, черепам и кинжалам. На другой я увидела старомодную пушку и слово «Канониры», наколотое прописными буквами. Я сразу поняла: если Мерв и способен на преданность, в чем я сомневалась, его сердце безраздельно принадлежало футбольному клубу «Арсенал». Его почти белые волосы были подстрижены чуть-чуть не под ноль. Круглые глаза имели цвет шифера. Брови и ресницы полностью отсутствовали… Но больше всего меня обеспокоило вовсе не выражение его глаз, а полное его отсутствие. В двух стеклянных шариках и то больше жизни. Я сразу поняла, что столкнулась с настоящим зомби.

Впрочем, зомби оказался говорящим.

— Что там с моей тачкой? — буркнул он.

— Какие-то малолетки… — Голос у меня сел. — Хотели, наверное, угнать и покататься…

Он отпихнул меня в сторону и зашагал к выходу. Споткнувшись, я отлетела к стойке и довольно сильно ударилась. Толпа снова сомкнула ряды. Бармены снова принялись энергично разливать пиво, а группа на сцене продолжила собирать инструменты. Я затрусила к выходу, чтобы посмотреть, что там происходит.

Ганеш стоял рядом с Дилипом за прилавком автобуфета; они дружно готовили хот-доги для малолетних «ночных бабочек». Сигнализация наконец умолкла, Мерв, стоя у машины, обменивался оскорблениями с обитателем одной из квартир.

— Ах ты…! — заорал жилец, захлопывая окно.

Мерв, по-прежнему не обращая на меня внимания, решительной походкой направился к автобуфету. Руки у него были полусогнуты, кулаки сжаты.

— Вы их видели? — хрипло осведомился он.

— Нет, приятель, мы заняты были, — ответил Ганеш. — Хот-дог хочешь? Купи два, один получишь бесплатно. То есть всего получится три, — пояснил он.

Ответом ему послужил стеклянный взгляд.

— Значит, вы никого не видели… никаких малолеток?!

Мерв оказался не таким тупым, как выглядел. Он был подозрительным.

Помощь пришла неожиданно. Малолетняя «ночная бабочка» в серебряной куртке сказала:

— Я видела малолеток. Они нам уже попадались. Угоняют машины, чтобы покататься. Они всегда здесь промышляют. Жильцы уже написали жалобу, чтобы их поймали. — Она посмотрела на Мерва в упор: — Ты один или с другом? Мы с подружкой знаем один классный ночной клуб.

Мерв издал теперь уже знакомое рычание и вернулся в паб.

— Ну и ладно, он мне все равно не понравился, — сказала Серебряная Куртка.

Ее напарница в красных легинсах откусила кусок хот-дога и ловко поймала каплю горчицы длинным, как у ящерицы, языком.

— Мне он показался настоящим психом, — призналась она.

Ганеш выпрыгнул из задней дверцы фургона.

— Ну что, довольна? — спросил он. — Теперь нам можно уходить?

В ту ночь мне отчего-то не спалось. Я все время думала о Мерве, о его разбитой тачке, о старом Алби и обо всем остальном. От столкновения с барной стойкой у меня остался синяк под левой лопаткой; теперь у меня перед Мервом должок. Синяк подхлестывал мою решимость, но не помогал разобраться с мыслями.

Возникла и другая трудность. Как выяснилось, подземная спальня без окон мне в самом деле не подходила. Как я ни старалась, не могла в ней расслабиться. Обстановка там была неестественной, и я никак не могла к ней привыкнуть. И потом, хоть я и оставила дверь открытой, там мне казалось очень душно. Я держала дверь открытой не только из-за духоты. Мне не хотелось думать, что я заперта.

Я ворочалась с боку на бок, смотрела в темноту и перебирала мало связанные между собой кусочки информации, оказавшиеся в моем распоряжении. Как в калейдоскопе, который был у меня в детстве: всякий раз, как я встряхивала разрозненные факты, они образовывали совершенно другую картинку. Общего между этими картинками было только одно: они все были зловещими, запутанными — и не выдерживали критики. В голову не приходила ни одна простая, логичная и безупречная версия. Я бежала по следу, не видя ни единой вехи.

Время от времени у меня над головой слышались шаги; они гулко отражались от стен моей комнатки. Мне все больше казалось, будто меня похоронили заживо. Завтра, решила я, постелю себе на диване в гостиной. Сегодня я последнюю ночь сплю в этой гробнице! Я тихонько бормотала себе под нос, как мантру:

Спать ложась, прошу тебя:

Господи, храни меня.

И если я умру во сне,

Господь, возьми меня к себе.

Детская молитва на ночь все упрощала, так сказать, возвращала к истокам. Одни и те же слова снова и снова повторялись в моей больной голове. Тем не менее во мне крепло сознание того, что я угодила в ловушку и нахожусь в опасности. Мысли путались, как разноцветные стеклышки в калейдоскопе. Я боялась, что и сны у меня будут такие же запутанные. Но, несмотря ни на что, я все-таки задремала.

Проснулась я внезапно; мне показалось, что стены и потолок давят на меня. Начался приступ клаустрофобии, и он был сильнее, чем прежде. Не знаю, сколько было времени — скорее всего, уже после полуночи. Несмотря на поздний час, кто-то ходил наверху, у меня над головой.

Шаги прохожих я слышала весь вечер, но сейчас все было по-другому. Ноги, которые шаркали надо мной, как будто не стремились уйти. Постепенно я поймала медленный, размеренный ритм шагов. Через равные промежутки времени тот, кто прогуливался над моей головой, останавливался. Сначала мне даже показалось, что это туда-сюда ходит полицейский. Но полицейские уже не патрулируют улицы пешком, как раньше. Они ездят на машинах по двое.

Мужчина у меня над головой снова начал двигаться. Я поняла, что он мужчина, потому что его шаги были слишком тяжелыми для женщины; к тому же мужчины по-другому ставят ноги. Он походил еще немного и снова остановился, на сей раз прямо у меня над головой, над толстым матовым стеклом люка.

Конечно, мысль о том, что он не может меня видеть, так же как я не могла видеть его, немного успокаивала. И все же я знала, что он там, наверху, а он — в чем я не сомневалась — знал, что я внизу, в моей подземной норе.

Я села в кровати, спустила ноги на пол и стала ждать. Дверь спальни была сетчатой, так что задохнуться я не могла, но я не ощущала ни малейшего движения воздуха. В спальне было тепло и душно. И тихо. Так тихо, что, если бы я так не нервничала, могла предположить, что мой ночной гость ушел. Но я знала, что это не так. Знала, потому что слышала его мысли.