Книги онлайн и без регистрации » Современная проза » Там, где билось мое сердце - Себастьян Фолкс

Там, где билось мое сердце - Себастьян Фолкс

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 10 11 12 13 14 15 16 17 18 ... 92
Перейти на страницу:

– Книгу вашу я прочел с громадным интересом, – вдруг сказал Перейра. – В свое время она наверняка произвела фурор.

Мне стало не по себе, так на меня обычно действует почти любое упоминание о книге.

– Просто тема совпала с веяниями эпохи, – сказал я. – Это ведь были шестидесятые. Время перемен. Долой все барьеры и прочую рутину. Тогда это казалось очень важным. Вы же невропатолог. Так ведь?

– Так. Гериатрические проблемы. Деменция, потеря памяти и тому подобное.

– А где вы практиковали?

– Долгое время в Англии. В Лондоне и Манчестере. Потом в Париже. А последним местом моей работы был Марсель.

– Вы англичанин?

– У меня двойное гражданство, британское и французское. Мать англичанка, отец испанец. А родился я в Отёе, это парижский пригород. Полетта сказала, что вы хорошо говорите по-французски.

– На самом деле так себе. На уровне школьной программы.

– Уверен, что вы много путешествовали.

– Мой батальон где только не воевал. После войны перемещений было гораздо меньше. В основном симпозиумы, конференции. Индия, Шри-Ланка, Ближний и Средний Восток. Год работал в Пуатье, в исследовательском центре. Ну и в Париже, время от времени.

Большего говорить о себе, пожалуй, не стоило. Кое-какие факты из моей биографии имелись на суперобложке пресловутой книги. Там и еще в медицинских регистрационных реестрах он мог вычитать, когда, где и на какой должности я работал. Это все.

Перейра откинулся на спинку стула и бросил салфетку на полированную столешницу

– Существенное внимание я уделял проблемам памяти. Для гериатрической медицины это крайне важная вещь, сами понимаете.

– Чрезвычайно важная.

– У стариков погружение в глубину, в текстуру пережитого ранее, – это своего рода компенсация, возмещение утраченной насыщенности жизни. Вернемся вспять. Когда ребенок впервые пытается плавать в море, ему очень страшно. Море холодное, море глубокое, в нем можно утонуть. Человечку попадает в рот вода. Он выплевывает ее, он плачет и кричит. К семнадцати годам подобные страхи уже преодолены. Примерно в этом возрасте он получает от моря иные впечатления, гораздо более яркие, скажем, купание в огромных волнах или в ночной фосфоресцирующей воде, и это уже не страх, а абсолютный восторг. Чуть позже человек начинает различать, что ему приятнее: кататься на волнах или наблюдать за цветными рыбками в коралловых рифах. Эти ощущения он потом испытывает снова, когда учит плавать своих детей. Но разница в том, что у отца собственные впечатления отходят на второй план, он полностью сосредоточен на детях: как им страшно и зябко в море. На долгое время человек становится как бы зрителем, лицом не главным, а сопереживающим. Однако в шестьдесят лет, или около того, происходит воссоединение с самим собой. Теперь при каждом прыжке на гребень волны, при каждом погружении с головой в холодную воду оживают в памяти ощущения от прежних, сотни раз повторенных прыжков и нырков, это дает возможность почувствовать забытую полноту бытия. Жалящий холодок брызг… скрип песка под ногами… Старик снова становится ребенком. У него снова есть папа и мама. Градус восторгов теперь гораздо ниже, но душу согревает глубинное удовлетворение. Плывя размеренным брассом вдоль эгейского пляжа, он ощущает в эти минуты, как прыгал в волны Атлантики, как игриво обдавал брызгами подружек, как плыл наперегонки с приятелями до буйка и даже как малым ребенком забирался на плечи к отцу. Все предыдущие эпизоды с плаваньем воспринимаются словно грани одного переживания, повторяющегося для субъекта здесь и сейчас.

– Может, грани, а может, предвестники финала аттракциона. Когда плавать уже не придется.

Перейра улыбнулся:

– Я не сомневался, что вы поймете.

Чего уж тут было не понять. Его краткий монолог был похож на заученный наизусть, и мне показалось, что произносил он его несколько через силу, по необходимости. Когда становишься старше, жизнь делается пресной и вялой, иссякает азарт. Но, конечно, можно себя уговаривать, что она не тускнеет, а, напротив, делается ярче, как коралловый риф, который с годами разрастается и обретает все больше экзотических красот.

Впрочем, подтрунивать над стариком было не совсем честно. Я и сам часто испытывал ровно те ощущения, о которых говорил Перейра, и не воспринимал их как самообман. Действительно настоянная на опыте удовлетворенность – это справедливая компенсация утраты бурных молодых восторгов. Впечатления юности пишутся жирным шрифтом на девственно-чистой странице, и запись получается ясной и четкой. А в пожилом возрасте впечатления фиксируются в лучшем случае на палимпсесте, с поверхности которого хоть и соскоблили прежние пометки, но они проступают сквозь пергамент, они никуда не делись.

Но моя беда в том и состояла, что я больше не был уверен в достоверности своего прежнего жизненного опыта. Я бы и рад вспомнить свои школы, учителей, университет, однако связь с ними была нарушена, ничто не проглядывало сквозь новые наслоения, все стерлось бесследно. Используя пляжную аналогию Перейры, я представлял собой не опытного шестидесятилетнего пловца, который хранит в подкорке все свои прежние бесчисленные заплывы, а глупого карапуза, пока не знающего даже того, что вода в море соленая.

– Карьера врача частенько зависит от определенного стечения обстоятельств, – заметил Перейра, – в вашем случае, кажется, так и было.

– В какой-то мере да.

– А у меня вышло так, что на психиатрию я переключился довольно поздно. Как и вы, я мечтал совершить великое открытие. Просто лечить больного или поддерживать его в приемлемом состоянии мне было мало. Я мечтал отыскать свою разновидность философского камня.

Я узнал эту фразу. Цитата из моего опуса «Немногие избранные». Она меня покоробила.

– А можно взглянуть на те самые фотографии? – спросил я. – С моим отцом?

– Разумеется, – сказал Перейра, поднимаясь из-за стола. – Вы много знаете про фронтовую жизнь отца?

– Почти ничего. Мама про это не рассказывала. Там, где мы жили, почти в каждой семье были убитые. Отцы, братья, сыновья, женихи… Но у взрослых существовал негласный уговор: никогда не вспоминать вслух погибших. Возможно, это было неправильно.

– Вы и сами побывали на фронте. Об этом есть пара упоминаний в вашей книге, вскользь. Может, расскажете мне об этом более подробно?

– Хорошо, как-нибудь обязательно.

– Сегодня же вечером достану старые бумаги и фотографии, поищу то, что нужно, – пообещал Перейра. – А сейчас отдыхайте, наслаждайтесь нашими красотами. Если угодно наведаться в порт, моя машина к вашим услугам. Вообще-то езда на машинах у нас запрещена, исключение сделано только для всяких аварийных служб, ну и для тех, кто обзавелся автомобилем до принятия запрета. Таких, как я, счастливчиков здесь совсем немного. Но, возможно, вы предпочтете пройтись пешком, ходу до порта меньше часа. Давайте встретимся в библиотеке примерно в половине восьмого. Договорились?

1 ... 10 11 12 13 14 15 16 17 18 ... 92
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. В коментария нецензурная лексика и оскорбления ЗАПРЕЩЕНЫ! Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?