Полюс капитана Скотта - Богдан Сушинский

— Видно, я вступил в такую полосу своего бытия, когда все вокруг сговорились ошарашивать меня новостями, как правило, малоприятными.

— Увы, путь к лучезарной славе всегда пролегает через мрачные тени бесславия.

— А нельзя ли как-нибудь обойтись без этих «теней»?

— Уже нельзя. Однако напомню, что вы сами стремились к такому положению в обществе, капитан Скотт.

— Я всегда стремился только к Южному полюсу.

— Многим кажется, что не столько к Южному полюсу, сколько к полюсу славы.

— «Полюс славы» — всего лишь приложение к тому, истинному полюсу, — возбужденно парировал Роберт. — Подобно нашивке на погоне, которая определяет в боях добытый чин или орден… Неужели это сложно понять?

— Лично я никакого нравственного расхождения между этими двумя полюсами не нахожу, — пожала плечами Кетлин, предусмотрительно отделяя себя от всех тех, кто в принципе не способен уловить этого единства.

— Лицемеры чертовы! Хотел бы я встретиться с кем-нибудь из них посреди ледовой пустыни, в ста милях от полюса, при температуре минус шестьдесят по Цельсию. После двадцати ночевок в насквозь промерзшей палатке.

Они устроились на заднем сиденье и проследили за тем, как водитель медленно объезжает фонтанную статую, украшавшую внутренний двор губернаторской резиденции. Они уже знали, что у губернаторских водителей этот «круг почета» воспринимался в виде своеобразного ритуала.

— Как вы понимаете, мой полярный капитан, большинство джентльменов Британии, как, впрочем, и её доминионов, предпочитают более краткий путь к славе, — молвила Кетлин, явно желая продолжить их разговор. — Можем ли мы осуждать их за это?

Роберт воспринял слова жены как упрек, но вместо ответа мягко взял ее пальцы в свои. Всякий раз, когда ему хотелось ответить на какой-либо выпад Кетлин в свой адрес, капитан напоминал себе, что там, посреди безжизненной ледовой пустыни, в порыве любовной тоски он пожалеет о любом резком слове, любом упреке, высказанном этой женщине. Независимо от того, насколько этот упрек окажется справедливым.

Да, Кетлин порой пользовалась этим настроением, этим состоянием, но стоило ли истинному джентльмену замечать подобные женские хитрости? Тем более что порой они оба забывали о предстоящей разлуке и вели себя так, словно впереди у них много ночей, которые предстоит провести в объятиях друг друга.

— Вам, сэр, известно, что в Министерстве иностранных дел у меня завелся свой агент, — почти на ушко прошептала Кетлин.

— Почитатель вашей красоты и добродетели, — все же не удержался Роберт. — Так буде точнее.

— Разве я назвала бы своим агентом человека, не способного плениться моими достоинствами? Вы меня недооцениваете, мой великий мореплаватель! — Когда Кетлин улыбалась, на правой щеке ее, почему-то только на одной, образовывалась едва заметная ямочка, которая, вместе с привычкой морщить слегка вздернутый носик, придавала выражению лица этой «женщины за тридцать» озорную подростковую шаловливость. — Но дело, конечно, не в этом. Вчера, во время телефонного разговора со мной, он сообщил нечто такое, о чем я благоразумно не решилась уведомить вас перед сном, сэр.

Роберт вспомнил, какими прощально страстными были объятия Кетлин и насколько бурной выдалась вся прошлая ночь, особенно ее первая половина, и мечтательно улыбнулся. Ах, эти ночи на африканских холмах, под львиный рев и любовные призыва ночных птиц! Какими же сладостными будут воспоминания о них в антарктических палатках полярного странника! После таких ночей любой женщине можно простить все, даже напоминание об этих ее «тайных агентах», подобранных из числа ревностных ценителей ее красоты и добродетели. Исключительно из числа ценителей.

— Он уведомил вас, что правительство Южно-Африканского Союза собирается выделить значительно меньше средств, нежели нужно для того, чтобы не пасть в глазах лондонских аристократов?

— Можете не сомневаться, что сумма эта будет значительно меньшей, — поспешно заверила его Кетлин. — Однако мистер Рой Грекхем сообщил не об этом. Вы, мой великий мореплаватель, ошибаетесь, если думаете, что ваш единомышленник Амундсен дрейфует сейчас в сторону Северного полюса.

Услышав это, капитан первого ранга тут же насторожился:

— А… куда он дрейфует на самом деле?

Они проезжали мимо ресторана «Бристоль», который в Претории представал в роли «Английского клуба», и Кетлин предложила зайти туда. Скотту хотелось потребовать немедленного ответа, но, зная упрямство супруги, он понял: чем скорее усадит ее за ресторанный столик, тем скорее узнает о том, что его интересует.

Как только метрдотель подошел к столику, Кетлин сразу же попросила его принести бутылку любого красного вина, но обязательно аргентинского.

— Только аргентинского. Закуска на ваш выбор. И все это — как можно скорее, у нас мало времени. — И лишь после того, как с бокалом красного аргентинского вина в руке Кетлин произнесла тост и они выпили, она сказала:

— На самом деле этот Норвежец дрейфует к берегам Аргентины.

— С какой стати?

— Вскоре мои агенты выяснят это.

— Я всегда знал, что в географии Амундсен не силен, однако никогда не думал, что он решится идти к Северному полюсу, направляясь из Европы к берегам Аргентины.

И лишь когда Роберт окончательно впал в угрюмое молчание, женщина поняла, насколько несвоевременной оказалась для него эта новость. В общем-то, подобную реакцию она предвидела, но решила, что скрывать от мужа это известие не имеет права.

— Теперь мне понятно происхождение вина, которым мы здесь наслаждаемся, — задумчиво произнес тем временем капитан первого ранга. — Интересно, что он намеревается исследовать здесь со своей полярной командой?

— Каюсь, я сообщила тебе далеко не все.

— Значит, и это еще не все… — обреченно обронил Роберт.

— Вместо того чтобы отправляться к полюсу, Амундсен надолго пришвартовал свое судно «Фрам» в порту острова Мадейры. И только оттуда, в письме, составленном не в полярной палатке, а под пальмой, в том письме, которое он адресовал кому-то из королевского двора Норвегии, он признался, что в действительности давно потерял интерес к Арктике и направляется в Аргентину, в Буэнос-Айрес. Но самое интересное для вас, мой великий мореплаватель, заключается в тех строчках его письма, в которых он сообщает, что из Аргентины он отправится в Антарктику, откуда от него уже никаких вестей поступать не будет. Вообще никаких, вплоть до марта 1912 года.

— До марта 1912-го?! — не удержался Скотт, чувствуя, как кровь приливает к его лицу.

— И если учесть, что южные границы Аргентины почти вплотную подходят к границам Антарктики, — уже откровенно и безжалостно добивала его Кетлин, — то становится ясно, что для Амундсена не будет проблемой сделать бросок из Огненной Земли к северным землям Антарктики, в частности, к Антарктическому полуострову, к Земле Грейама, к шельфовому леднику Ларсена.