Сестра - Луиза Дженсен

– Сказала, что это специальный массажер для плеч, которым я пользуюсь, когда у меня бывает трудный день.

– Находчиво.

– Потом я об этом забыла, но недели две спустя, когда пошла забрать ее из школы, мисс Джонсон, ее учительница, пожелала поговорить со мной наедине. Оказывается, что накануне она пожаловалась детям, что у нее затекло плечо и она не может как следует писать на доске. Чарли принесла ей попользоваться «специальный массажер». И учительница вручила мне мой вибратор в хозяйственном пакете. Я чуть не умерла, к чертям.

– О боже. Что ты ей сказала?

– Сказала «спасибо» и выразила надежду, что скоро она почувствует себя лучше.

Я хмыкнула.

– Да уж. Чарли попало?

– Нет. Она ведь искренне пыталась помочь. Хуже было, когда в дверь постучали сборщики пожертвований для больных детей Африки.

– И что произошло?

– Я была в душе, но Чарли решила отдать им одно из моих комнатных растений. «Это растение, которое поможет вам стать счастливыми. Отдайте его детям», – сказала она и отдала им выращенную мной коноплю.

– Лекси! Тебе повезло, что тебя не арестовали. – Я не могу удержаться от смеха. Обстановка немного разряжается.

– Я думаю, они не поняли, что это такое, и сказали Чарли, что им нужны только деньги. «О, в этом доме никогда не бывает чертовых денег», – ответила на это моя дочь. Ей было, наверное, лет пять.

– Не могу себе представить ее маленькой. У тебя есть какие-нибудь фотографии?

– Несколько штук. Я покажу тебе позже, если хочешь.

– Да, пожалуйста. – Я представляю себе Чарли в пять лет, с собранными в хвостики волосами, бесстрашную. Никогда не забуду, как она заступилась за меня, когда мы только познакомились.

– Грейс, я должна перед тобой извиниться… – Голос Лекси замирает.

Я расправляю складки на летних платьях, складываю зимние джемперы. Теплую одежду, которую Чарли больше никогда не увидит.

– Похороны – это стресс. Не надо извиняться.

– Дело не только в похоронах. – Щелкает зажигалка, взвивается дымок. – Это сложно…

– Не стоит говорить об этом сейчас. – Я вытаскиваю из ящика последнюю вещь. – Это когда-то были твои джинсы, помнишь? – Я показываю ей крохотные белые джинсовые шортики.

– Я обожала эти джинсы.

Отправляю шорты к вещам, которые отложила для Лекси.

Ящики пусты. Я встаю и тру коленки, потом открываю коробочку с драгоценностями. Из нее доносится музыка, и балеринка в розовой пачке крутит свои бесконечные пируэты.

В выстланном красным бархатом футляре лежит вторая половинка сердечка на цепочке. Я вынимаю ее. Она вращается, точь-в-точь как тогда, в лесу, вертелась моя – словно ищет утраченную часть.

– Ты должна забрать это себе, – говорит Лекси. – Эта вещь была на ней в тот день. Она бы хотела, чтобы ты ее забрала.

Я киваю, слишком растерянная, чтобы говорить. Расстегиваю свою цепочку и надеваю на нее половинку сердца Чарли; она соприкасается с моей, не совсем точно подходя, – разбитое сердце, которое никогда уже не станет целым.

Мы молча работаем до тех пор, пока не всходит луна. Она льет белесый свет на ряды черных мешков, выстроившихся, точно солдаты, у неопрятных стен.

– Завезу это в благотворительный магазин в понедельник, – говорю я, перекидывая мешок с мусором через левое плечо, а другой несу в правой руке. Осторожно, чтобы не упасть, спускаюсь по лестнице, чувствуя себя Санта-Клаусом. Складываю задние сиденья в машине и каким-то образом впихиваю всю жизнь Чарли в багажник, за исключением мешка с вещами, которые, как я думаю, Лекси сама может носить. Этот мешок я засовываю к ней в гардероб.

Я прощаюсь с комнатой Чарли. Единственными видимыми признаками протекавшей там жизни остались следы от постеров и липкие пятна клея на стенах. Как быстро можно уничтожить следы чьего-то физического присутствия, в то время как память о человеке остается навсегда. Выключаю свет и спускаюсь вниз, к Лекси.

– Выпьешь?

– Пожалуй.

Я сижу на потрескавшемся кожаном диване, подогнув ноги, и потягиваю из бокала мерло. Жду, пока острота алкоголя успокоит тревогу. Я собираюсь использовать эту возможность, чтобы расспросить об отце Чарли. Надо все сделать правильно. Мне выпал шанс узнать имя, может быть, даже адрес.

– Здесь я выпила первый в жизни бокал красного вина, – говорю я Лекси. – Чарли сказала мне, что это кровь, и подзадорила выпить. Я плакала, когда пришла домой. Сказала дедушке, что превратилась в вампира.

– Она была еще та засранка, Чарли, – с любовью говорит Лекси.

– Можешь показать мне те детские фотографии? – Мой тон небрежен, но сердце колотится. Отпиваю еще глоток, на сей раз побольше.

Лекси роется в серванте, и я скрещиваю пальцы за спиной.

– Вот они. – Она вытаскивает коричневый конверт формата А4, на котором черным фломастером выведено «Шарлотта». Из протершихся краев конверта торчат углы фотографий.

– Всегда собиралась поместить их в какой-нибудь альбом. – Лекси вываливает фотографии на диван.

Беззубая Чарли широко улыбается мне из кухонной мойки, голова у нее намылена шампунем.

– Очень забавная. – Я беру старый поляроидный снимок. Розововолосая Лекси в пестром халате, с больничным браслетом на запястье, прижимает к себе спящего младенца. – Это в тот день, когда она родилась?

– Угу. Четырнадцать часов мук. Господи, как я была измотана. Хотя веселящий газ для обезболивания мне понравился.

– Отец Чарли там присутствовал?

– Нет. – Лекси делает большой глоток вина.

– Почему?

Лекси пожимает плечами:

– Он не хотел знать. Подонок сбежал, как только узнал, что я беременна.

– Он никогда не видел Чарли?

– Нет.

– Должно быть, тебе пришлось тяжело. Одной с ребенком.

– Не то слово.

– Расскажи мне о нем.

– Он ублюдок. Ей было лучше без него.

– Уверена, что так. – Ложь дается мне легко. – Просто любопытно.

Нависшая между нами тишина делается все напряженнее, пока не взрывается.

Лекси глубоко вздыхает:

– Ладно. Что ты хочешь знать?

Она вытряхивает последние капли вина в свой бокал – оно почти переливается через край – и встает с дивана. Потрясает новой бутылкой и вопросительно смотрит на меня.

– Я за рулем. – Прикрываю ладонью свой бокал и нетерпеливо ерзаю по сиденью. Воздух кажется густым от сигаретного дыма и секретов. Лекси бегло просматривает фотографии и извлекает потрепанный снимок мужчины. Он салютует пивной кружкой кому-то за пределами кадра. Во рту у него сигарета. Он вылитая копия Чарли.